Препяхин блаженно закрыл глаза и уткнулся в маму макушкой, проворчав для порядку:
— Да чё ты…
Идиллию разрушило утробное урчание его желудка. Мама тут же подхватилась:
— Я всё поняла! Это от голода! А ну марш руки мыть!
Полоская руки под струёй, Никитос вдруг вспомнил шикарный способ самоубийства — вскрыть вены, лёжа в ванной. Говорят, совсем не больно и как будто засыпаешь. Он на мгновение заколебался…
— Я тебе котлет разогрею, — прокричала мама с кухни. — И салата капустного сделаю! А пока будешь есть, пирожков напеку, у меня тесто готово!
«Ладно, — решил Препяхин. — Завтра так завтра!»
Шекспиру и не снилось
Маша Иванова
Ни за что больше не пойду в театр! И тем более не пойду туда с Милкой и Таней!
Главное, кто ж мог подумать, что истерика у Таньки начнётся в самый неподходящий момент, когда в зале тишина и все сидят с печальными лицами. А тут мы… Ржём…
Тётка, которая сидела рядом, чуть меня не укусила. Её аж трясло от возмущения, она раз пятьсот сказала, что таких отмороженных и бесчувственных уродов вообще нельзя к театру подпускать и что её б воля, она б нас всех.
Нам было стыдно. Но от этого становилось ещё смешнее.
Если б мы были поодиночке, то быстро бы успокоились, а тут. Я гляну, как Танька в колени хрюкает, всё — новая волна смеха душит, и остановиться не могу. А тут ещё Милка рядом начинает подвывать. Короче, не сложилось у нас с Шекспиром.
— Что ж вы такие бесчувственные растёте? — стыдила нас соседка с другой стороны. — О чём вы только думаете…
Таня Лопахина
Я не знаю, что на меня накатило. Увидела мёртвую Джульетту — и понеслось…
Сначала вспомнила мамины глаза, когда она приехала из больницы, куда «скорая» отвезла недавно родившуюся Дашку. И её голос. Бодрый такой. Но совершенно не мамин.
— Всё будет хорошо! — сказала она и отвернулась. — Там отличные врачи.
Потом меня отдали бабушке и по телефону рассказывали, что всё просто отлично, ещё буквально день и Дашку переведут из реанимации в обычную палату. И тогда мама пойдёт лежать вместе с ней.
Получилось так, что я маму почти две недели не видела.
А потом они вернулись из больницы.
Я до этого злилась на Дашку очень. Она кричала часто, мама шла к ней и не успевала почитать мне перед сном. И вообще… То, что она маленькая, ещё не значит, что ей всё можно!
А тут ночью я проснулась, пошла к родителям в спальню, на маму посмотреть, а Дашка лежит в своей кроватке. Маленькая такая. Такая бледная, что даже голубая. И дышит.
И я подумала, что её могло не стать. Соска бы валялась, кроватка бы стояла, чепчик бы в ванне лежал…
Мне стало так страшно, что показалось, что у меня сердце остановилось.
Хорошо, что папа снял одну боковую стенку у кроватки, а то б я туда не влезла! Мне было очень тесно, и я высунула ноги сквозь прутья, подложила одну руку под голову, а второй обняла сестричку.
— Я буду слушать, как ты дышишь, — прошептала я, — я тебя от всего-всего спасу…
Потом оказалось, что пока мы с Дашкой спали, мама сделала кучу фотографий, её папа разбудил и показал, как мы в кроватке ютимся.
А потом мама жарила блинчики на завтрак и приплясывала, а я держала Дашу и улыбалась. И Даша улыбалась!