Итак, гладкое повествование явно звучит не первый раз. Эмоций в речи совсем не слышно, зато некоторая затверждённость, заученность просто режет ухо. То есть этот рассказ хорошо продуман и отрепетирован.
Для начала принимаем его за правду. В пользу такого предположения говорит явное стеснение, которое испытывает семейство. То есть дети опального князя не оставлены без средств к существованию, но не более того. С другой стороны прошение о принятии на службу тоже принято. Не на высокий пост, что приличествует высокому титулу, но, тем не менее, в свиту царевича.
Гриша перевёл дух и приоткрыл глаза. Ребятишки так и сидели с напряжёнными лицами и молчали. Похоже, они в этом деле поднаторели. В молчании. Что же, думаем дальше.
Княжеское достоинство за ними сохранено. За детьми. А вот с именем непорядок. Батюшка их прилюдно назвал Берестовскими по наименованию дарованного имения. Хотя Татьяна помянула, что они Засецкие. Имя звучное и в истории оно поминалось не раз. Засека — это сооружение в лесу из поваленных особым образом деревьев, чтобы препятствовать передвижению неприятельских войск. А ведь именование дворянина по месту проживания — обычное дело. Выходит, предок их отличился на воинском поприще, и титул свой получил за великую пользу, принесённую государю при отражении неприятельских набегов.
Сколько и каких у него после этого было поместий — кто знает? А вот то, что служил Федоткин батюшка по армейской части, так это скорее всего. Хотя, можно ведь спросить.
— А скажи мне, князь, батюшка твой до опалы, как государю нашему радел?
— Поминал, что на северном берегу столичного острова крепостицы строил да инспектировал потом.
Снова призадумался царевич. Служил покойный князь Засецкий, служил. Исполнял волю царскую, исполнял. А потом впал в немилость. Деда по отцу Григорий не видел, однако матушка о свёкре своём поминала, как о человеке негневливом. Точно, одобряла она его за разумность и терпение. А ещё из истории он помнит, что до его рождения как раз война была против испов, а нидерские земли в ту пору в аккурат под испами находились. И там родился старший ребёнок в княжеской семье. А двумя-тремя годами позже, как раз когда за серединные проливы Рыссия спорила с Франией, именно там появилась на свет младшая дочь.
Гриша даже прижмурился плотней от возникшей у него догадки. Ведь более десяти лет опальный рысский дворянин, лишённый поместий, а, следовательно, и доходов, жил на широкую ногу в странах, с которыми отношения складывались не слишком дружественно. И дети его сразу побежали туда, где никогда не бывали, и откуда их родители были принуждены «бежать».
И государь их принял, спрятал, да ещё и имя им поменял.
Подивился собственным мыслям, открыл глаза и спросил:
— Вы, княжна, упоминали братьев. О ком шла речь? Или кроме вас с Федотом у родителей были другие дети?
— Нет. Только мы двое. Сын Бригитты, он Федотке молочный брат.
— Кстати, Вы помянули, что она ваша кормилица. То есть обоих.
— Обоих, Ваше Высочество. Её дочка — моя молочная сестра.
— То есть они тоже остались в живых7