В те баснословные времена в наших широтах обитало два подвида критиков: цепной и учёный. Цепных легко можно было отличить по следующим признакам: бесконечная преданность хозяину, дубоватый язык, склонность к риторике, упрощённая до уровня школьного учебника терминология, принципиальное непонимание прочитанного и умение доказывать два прямо противоположных утверждения сразу. Критики учёные, напротив, делали вид, что хозяин — сам по себе, а они — сами по себе. Правда, за эту нечеловеческую отвагу им приходилось довольно дорого расплачиваться, усложняя текст до полной его непонимабельности простыми смертными. Хозяин (сам не шибко грамотный), дойдя до термина «амбивалентность», ощущал некое внутреннее неудобство и, убоявшись бездны премудростей, статью до конца не дочитывал. Публика — тоже.

Насколько я могу судить, в наши дни ареал обитания учёных критиков ограничен элитной литературой («мейнстрим»), в то время как критики цепного подвида успешно освоили патриотическую нишу и, представьте, фантастику. Именно такое ощущение остаётся после прочтения большинства нынешних рецензий (как положительных, так и отрицательных). Был случай, когда друзья-фантасты долго убеждали меня в том, что опубликованный в прессе отзыв не является блистательной пародией на разгромные статьи застойных лет и написан на полном серьёзе.

Вначале я полагал, что явление это — реликтовое. Дескать, авторы — бывшие фэны с трудной судьбой, на собственных маковках изведавшие тяжесть критической дубины ушедших времен и многому научившиеся у противника. Однако опыт показывает, что чем моложе рецензент — тем совковее (в худшем смысле этого слова).

Нет, кое в чём, конечно, цепной критик изменился. Ушла бесконечная преданность хозяину, а взамен явилось упоительное чувство вседозволенности, порождённое свободой слова. Всё прочее осталось (см. выше).

Повторяю: я не знаю, кому и зачем нужна критика. Но коль скоро она существует, то пусть хотя бы прилично выглядит. Кстати, я не против цепного критика как подвида; при нынешнем наплыве графоманов он даже может кому-то показаться полезным существом, этаким санитаром фантастических дебрей. Увы, издателю он не указ. То же касается и критика учёного, встречающегося в наших джунглях гораздо реже.

А вот кого нам, считаю, по-настоящему недостаёт, так это теоретика. (Литературоведение, как известно, включает в себя три дисциплины: теорию, историю и критику.) С теорией у нас из рук вон плохо. Необходим филолог. Необходима основополагающая работа, на которую могли бы опираться те же критики. Ну сколько можно путать жанр с направлением! Даже «Странник» — и тот не избежал обычной путаницы: жанровая премия вручается за направление (хоррор, фэнтези и проч.), а «Странник» как таковой — именно за жанр (роман, повесть, рассказ).

Я прекрасно отдаю себе отчёт, что литературоведение, подобно прочим гуманитарным дисциплинам, есть не что иное, как лженаука. И слава богу! Пусть она бесполезна, зато и вреда от нее никакого. Ни озоновых дыр, ни атомных взрывов. Но дело даже не в этом. Поймите, что её терминология — общепринята во всех отраслях литературы. Хватит быть посмешищем в глазах филологов! Хотите выйти из гетто? Так учитесь говорить, как белые люди!