Вошедший вместе с доктором Старый Айк включил свет. Врач – китаец, один из выписчиков Айка. Он сказал, что с того момента, как я смог мочиться и прошла головная боль, нет никаких признаков уремии.
– Как же я мог так провонять?
Доктор пожал плечами. Тут вмешался Айк:
– Он говорит, что ничего серьезного. Говорит, тебе надо прекратить пить и чем так загибаться, лучше вернуться на прежние позиции. Доктор согласно кивнул. Мгновение спустя я услышал, как Айк раскручивает в коридоре коновала на рецепт морфия.
– Айк, я не думаю, что этот узкоглазый просекает фишку. Хочу, чтобы ты сделал следующее. Зайди к моему другу Роллинзу – сейчас я напишу его адрес, и попроси прислать для меня хорошего врача. Он должен знать, у него жена недавно болела.
– Ладно, хорошо, – отозвался Айк. – Но по-моему, ты просто теряешь деньги. Этот доктор вполне компетентен.
– Да-а, для выписки у него вполне компетентная клешня.
Айк рассмеялся и развел руками:
– Как хочешь.
Через час он вернулся вместе с Роллинзом и другим врачом. Когда они вошли в квартиру, последний, поводя носом, усмехнулся и повернувшись к Роллинзу, многозначительно кивнул. Круглая, ухмыляющаяся азиатская физиономия. Врач провел быстрый осмотр, спросил, могу ли я мочиться. Затем, обратившись к Айку, поинтересовался, случались ли со мной припадки.
Айк сообщил мне:
– Он спрашивает, ты всегда такой ненормальный. А я ему говорю, нет, только ты иногда с котами забавляешься.
Роллинз, подбирая каждое слово, сказал на ломаном испанском:
– Esto senor huele muy malo and quirre saber por que. (Этот человек плохо пахнет, и он хочет знать, почему).
Врач объяснил, что это была уремия в начальной стадии, но на данном этапе, опасность миновала. Поднял пустую бутылку из-под текилы. «Ещё одна такая и вы труп».
Убрав свои инструменты, он выписал рецепт на антацидные препараты, которые я должен принимать каждые несколько часов, пожал руки мне и Айку, и свалил.
На следующий день меня пробрало на еду, и я стал пожирать всё съестное, которое только попадалось на глаза. Три дня провалялся в постели. Метаболическая структура алкоголизма приостановила своё действие. Когда я снова стал пить, то пил умеренно, и никогда до позднего вечера. И воздерживался от джанка.
В то время, курсанты Джи Ай облюбовали для своих сборищ два бара – днём – «Лола», а вечером – «На корабле!». Хотя назвать «Лолу» баром, в полном смысле этого слова, язык не повернется. Маленькая закусочная с ограниченным ассортиментом – пивом и газировкой. Прямо на входе, слева от двери, прилавок, набитый пивом, содовой и льдом. С одной стороны – длинная стойка почти во всю стену, вплоть до патефон-автомата, с высокими стульями на металлических ножках, жёлтым глянцевым покрытием. Напротив, вдоль стены, были поставлены столики. Ножки стульев давно уже лишились своих резиновых оснований, и когда прислуга сдвигала их, подметая, они ужасающе пронзительно скрипели. Сзади прилавка находилась кухня, где неопрятный повар жарил всякую жратву исключительно с прогорклым салом. В «Лоле» не было ни прошлого, ни будущего. Это место напоминало зал ожидания.