Фредрикс был вынужден выписать меня из клиники. Из кабинета не вышел, сестра внесла туда бумаги на подпись. Естественно, в выписке было написано – «не считаясь с советом врача».
В пять часов мы вышли из больницы и взяли такси до Канала. Там я зашел в бар, вылакал подряд четыре виски с содовой и приземлился в старую добрую датую кондицию. Я вылечился.
Когда поднимался на крыльцо и открывал дверь, почувствовал, что вернулся из долгого небытия. Я возвратился в ту точку времени, которую покинул год назад, впервые оторвавшись с Пэтом.
После того, как лечение завершено, несколько дней чувствуешь себя прекрасно. Можешь пить, ощущать настоящий голод и всю прелесть еды, да и похоть занимает своё законное место. Окружающий мир выглядит по-другому, четче. А потом жутко достает. Трудно одеться, подняться со стула, взять вилку. Ничего не хочется делать, куда-то идти. Даже джанка не хочешь. Страстная тяга к нему исчезла, но и взамен ничего нет. Нужно «пересидеть» это время… Или отработать, лучше всего на ферме.
Пэт заявился тут же, как только прослышал, что я на воле. Не хочу ли я подогреться? А-а, одна не повредит… Можно достать по сносной цене десять и даже больше. Я отказался. Сказать джанку нет, когда ты слез, можно без особых мучений и раздумий. Просто не хочешь и всё тут.
Кроме того, мною занимался штат, а там за эти дела наматывают срока, как за любое тяжкое преступление. Два джанк-привода подряд тянут на семь лет. Возможны и варианты: один получаешь от штата, другой – от федералов. Выходя из штатовской каталажки прямо на выходе встречаешься с федералами. Или сначала трубишь федеральный, а штатники ожидают тебя на выходе из федералки.
Я знал, что по закону, повесить на меня ещё одно дело было нельзя, так как они облажались, возбудив дело сначала в федеральной инстанции и обыскав дом без ордера. И был волен представить личный отчёт о случившемся, как раз с того момента, когда они не смогли представить подписанные мною показания, связывавшие меня по рукам и ногам. Штат, не вскрывая подробностей сделки между мной и этим честным игроком – толстым начальником – не мог представить показания, которые я подписал у федералов. Но вот если бы им удалось пришить мне ещё одно обвинение, то здесь уже был верняк.
Обычно джанки, как только его выпускают из мест заключения, безотлагательно берется за старое. Того же они ожидали от меня, и наверняка следили за Пэтом. Короче, я сказал Пэту, что до окончания судебной мотни буду в полной завязке. Он одолжил два доллара и ушел.
Несколькими днями позже я пьянствовал в барах на Канал-стрит. Когда завязавший джанки напивается до определенного состояния, его мысли переключаются на джанк. Зайдя в одном из баров в туалет, я обнаружил на рулоне туалетной бумаги кошелек. Когда находишь деньги, то оказываешься в счастливом полузабытье. Открыв его, вытащил двадцатку, десятку и пятерку. Я в момент решил посетить ещё какой-нибудь клозет в другом баре и рванул на выход, бросив на произвол судьбы полный мартини.
Я поднялся к Пэту:
– Здорово, старый, рад тебя видеть.