Но дракон был жив да и сейчас живет. Он живет в душах, которые искалечил. Он посасывает свою трубку, поглаживает усы, обнажает желтоватые клыки в уверенной улыбке и тигриными желтыми глазами наблюдает за тем, как целая страна, словно Лаокоониз змеиных пут, пытается вырваться на свободу из его скользких объятий.

К этой главе мне было бы нечего добавить, если бы не одно обстоятельство.

В предисловии к русскому изданию я рассказал о том, как изначально, когда Брайан Кан предложил мне написать книгу, я согласился только при условии, что в ней не будет ничего из моей личной жизни. Опытный американский редактор, похвалив рукопись, сказал тогда, что ее не напечатают, если я не расскажу в ней побольше о себе – ив конце концов я так и сделал. При этом я пытался говорить лишь о тех вещах, которые существенно повлияли на мою жизнь. Но кое-что я опустил – отчасти чтобы кого-то не ранить, отчасти исходя из чувства самосохранения.

Время все расставляет по своим местам, в том числе и самые личные мысли. И теперь, почти полвека спустя, решаюсь рассказать о событии, которое кардинально изменило мою жизнь – так мне кажется.

Когда я работал в Главной редакции политических публикаций АПН, я познакомился с Л.Р. – молодой и необыкновенно красивой женщиной: стройная, словно топ-модель, голубоглазая блондинка, но при этом умная и обаятельная, она меня сильно увлекла, и эта симпатия сначала стала обоюдной, а потом переросла в страсть. Она не была замужем, я же был женат и имел ребенка. Я отдавал себе отчет в том, что не уйду от жены, не оставлю ребенка, но физическое – дайне только физическое – влечение было неодолимым. Хорошо ли это, плохо ли, но я не умею врать и совершенно лишен способности жить двумя параллельными жизнями. И через довольно короткое время я признался Валентине в том, что у меня роман – и ушел из дома. Идти мне было некуда. Я не мог вернуться к родителям – не потому, что они отказали бы мне в жилье, а просто это было немыслимо для меня. И вот я снял комнату в квартире подруги домработницы моих родителей. Платить мне особо было нечем, но она согласилась сдать ее при условии, что я там не буду ночевать по четвергам, когда она принимает своего любовника – северного вьетнамца, студента какой-то специальной академии для зарубежных коммунистов.

Туда по вечерам ко мне приходила Л. Р.

Сказать, что я терзался муками вины перед Валентиной – не сказать ничего. В конце концов я попытался покончить с собой: взрезал вену на левой руке. Попытка не удалась, потому что когда я приступал к правой руке, без стука вошла хозяйка, которая, увидев лужу крови, заверещала не своим голосом и вызвала «скорую».

Я понял, что так жить не смогу, и написал Валентине письмо с просьбой простить меня и разрешить вернуться. Она разрешила, и это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Простила ли? Не знаю, но я напрасно думал, что теперь все будет хорошо. Валентина через некоторое время увлеклась другим человеком, и я воспринял это как наказание – справедливое наказание за мой поступок.