Он достал из-за голенища сапога алюминиевую ложку, налил в нее самогонки из кружки и поднес к моим губам. Ложка — не кружка, с ней бороться труднее. Сергей Сергеевич ее металлическими краями раздвинул губы, потом зубы и влил жидкость, закрыв нос, чтобы не выплюнул и сглотнул.

Ох и гадость!!!

Я, как мог, пытался ее выплюнуть, но профессор крепко зажимал мне рот. Пришлось глотать, иначе задохнулся бы. Жидкость пронеслась по трахее и попала в желудок.

Господи! Как ты немилосерден!!!

Сначала обожгло, потом проснулась адская боль, прокатилась по моему телу… и неожиданно исчезла. Даже не поверил. Какое-то время лежал, недоуменно прислушиваясь к внутренним ощущениям.

Точно, боль ушла, а вместе с ней и дрожь, потом и пот на коже высох, словно его и не было никогда. Мне вдруг стало так хорошо, как не бывает никогда в обычной жизни.

Я потряс немного головой, чтобы поставить мозги на место, и сел, облокотившись на стол. Поза мне показалась удобной.

— Ну вот… — с удовлетворением проговорил Сергей Сергеевич с мягкой улыбкой. — Многое знали и умели наши предки. Подобное — подобным, и результат не заставил себя ждать. А правители нам сухой закон пытались привить, тогда как наши тела без алкоголя и сала существовать не могут. Холодно же. Процессы в теле идут другие, чем в жарких странах…

— Чукчи не пили, пока с русскими не повстречались. — Голос у меня был хриплым, слова как-то неприятно сглатывались. — А жили намного севернее, и ничего, выживали прекрасно.

— Это так, — покивал профессор. — Да только срок их жизни составлял всего сорок лет, и, думаю, как раз из-за отсутствия живительной влаги, поднимающей мертвецов из могил. В данном случае это я о вас, молодой человек. Могли спокойно умереть без моего эликсира. Уже не шевелились, говорить не могли, а теперь вот даже спорить пытаетесь.

— С тех пор как в северных краях появилась водка, чукчи живут еще меньше.

— Теперь они умирают от алкоголизма, а не от старости, что возможно, не так уж плохо. — Сергей Сергеевич добавил из фляжки в большую алюминиевую кастрюлю воды и покрошил в нее копченое мясо, выглядевшее не очень аппетитно.

Разговор нисколько ему не мешал готовить. Рядом с кастрюлей, казалось, прямо из воздуха появился чайник и гневно зафыркал паром, требуя что-то с ним сделать. Профессор бросил в него горсть черного чаю, покрошил туда же какой-то травки и поставил обратно на печку, подальше от открытого огня.

Почистил картошку, нарезал зелень, и все без остановки, словно не прошагал вместе со мной огромное расстояние по лесу — этого человека не брала усталость:

— Женщины у них стали жить дольше, а этот факт никто не замечает…

— Сие не от употребления алкоголя, — важно заметил я.

Интересно, почему с этим человеком начинаю использовать какие-то архаичные выражения? Может, действительно потому, что ощущаю в нем какую-то древность, что-то от величественно-степенных господ с кадров старой хроники, держащихся прямо? Так сейчас никто уже не умеет, и дело не только в осанке, а, похоже, в чем-то еще, идущем изнутри, возможно, в благородстве и уважении к собеседнику.