– А Динка?

– Динка – другое! Не понимаешь – так молчи!

– Но ты бы жил с ней? Как с женой – жил бы с ней?! – вдруг повернулась к нему Юлька.

– Ей я это обещал! А тебе – нет! И заткнись за-ради бога, не доводи до греха! – обозлился Митька. – Может, ты мне морду и раскровянишь по новой, но я-то тебя опосля кулаком по репку в землю загоню! Веришь?! Аль показать?!

– Верю, – со вздохом ответила она. – Не показывай уж.

Снова – тишина. Митька сам не знал, что мешает ему повернуться и уйти в баню спать – тем более что до рассвета оставалось меньше трёх часов. Юлька молчала, по-прежнему барабаня пальцами по растрескавшемуся нимбу Святой Девы.

– Я знаю, ты живёшь как хочешь, – наконец произнесла она. – Живи, что ж… мне какое дело. Я ведь тебе никогда не мешала. Когда могла – помогала, когда могла – прикрывала. Я, морэ, добро помню… я его мало видела. Но и мне дай жить. Я отсюда никуда не пойду, хоть ты убейся. Ты вот всё меня хочешь к своим прогнать, к котлярам… а что мне там теперь, у моих-то? Кому я там нужна? К отцу, если жив ещё, ходу нет. Да я и не пошла бы. А здесь… Я таких цыган, как Настя с Ильёй, и не видела никогда. Думала, только сказки про таких свёкра со свекровкой рассказывают. Они мне лучше матери с отцом… да матери я и не помню почти. А отец только и ждал, когда я с базара приду да денег ему на вино принесу. А здесь… Да ведь и им без меня тяжело будет. Время сейчас, сам видишь, какое. А я больше добываю, чем все их невестки, вместе сложённые. Никуда я отсюда не пойду. Да к тому ж… – Она умолкла вдруг, и Митька медленно повернул голову.

– Чего ещё?

– В тяжести я.

– Приехали – выпрягай… – растерялся Митька. – Это наверное?

– Верно.

– Ну, нашла время… – только и смог выговорить он, искоса взглянув на Юлькин живот.

– Прости уж, так получилось, – без улыбки повинилась она.

– А… ежели не мой? Тогда что? – спросил он, в глубине души надеясь – хоть сейчас-то выйдет из себя, чёртова кукла. Но Юлька и бровью не повела. Луна ушла в тучи, и Мардо не заметил, как дрогнули губы жены и дёрнулся по-мужски желвак на скуле.

– Родится – сам поглядишь, – спокойно ответила она. – Если, конечно, дотерпишь. Где-то к середине лета, ежели бог даст… Да что ты так беспокоишься-то? Я его тебе на хребет небось не повешу. Да и попробуй тебе повесь… Не бойся. Спасибо и на том, что состряпал. Я уж и не чаяла…

Терпение Митьки лопнуло. Он встал и молча ушёл в баню.

Оставшись одна, Копчёнка посмотрела в чёрное небо. Вздохнула. Уткнулась головой в колени и чуть слышно всхлипнула – раз, другой, третий… Затем поднялась, решительно вытерла глаза, взяла на руки свою Богородицу и медленно пошла с ней через исполосованный лунным светом двор к телеге.

Ранним-ранним утром из дымки тумана над Днепром выглянул розовый край солнца. Туман густо застилал город, курился бледными клубами над речками, речонками и ручьями, тянулся по зарослям ракиты и лозняка, сплошь покрывал косогор и дальние луга. Цыганский табор покидал слободу, но из плотной завеси тумана выглядывали только лошадиные головы да изредка верхи нагруженных телег. Город ещё спал, и цыгане уходили тихо: слышались лишь ровный перестук копыт по дороге, скрип колёс, сонное попискивание детей, иногда – резкий мужской окрик на лошадь. И – всё.