Рохля таки дернулся, собираясь упасть перед Игорем на колени. Вовка передернуло.

— Стой где стоишь, — цыкнул на Леньку.

— Буду стоять. Стану, где скажете, дяденька Офицер.

— Молодца. Теперь слушай. Когда они собрались бежать?

— Еще скажут. Но до конца недели планируют сделать ноги. Сегодня вторник.

— Знаю. — Игорь сам себе удивлялся, как удается не потерять счет дням, неделям и числам. — Будет так. Больше никому не ляпни. Ничего не обещаю, потому что сам теперь буду рисковать. Но придумаю что-то.

Вовку совсем не хотелось, чтобы один человек съел другого. Такого он не мог себе представить даже в страшном сне. Хотя и ходили слухи больше десяти лет назад по Киеву — мол, по селам голод из-за неурожая, так что до людоедства доходит… Верить не хотелось ни тогда, ни сейчас.

— Спасибо, дядя Офицер.

— Рано еще. Сгинь, кыш отсюда. Молча сиди. Разберемся.

Ленька кивнул и исчез, будто и не было ни его, ни этого странного, неожиданного и жуткого разговора. Только они поговорили, и Вовк начал всерьез опасаться, что Балабан может что-то заподозрить: ведь после услышанного общаться со старым вором так, как раньше, Игорь уже не сможет. А тот почувствует, непременно почувствует, старый хитрец.

Обошлось. Видно, этим вечером блатным было весело и без компании Игоря. До утра никакого плана он так и не придумал.

А утром, сразу после проверки, майор Божич снова вызвал к себе.

Напрягся Вовк: вдруг пронюхал начальник оперативной части об их вчерашнем разговоре с лагерным отщепенцем и хочет узнать, о чем с ним вообще можно говорить. К худшему готовился, но плохое предвидел.

Не ошибся.

— Не знаю, для чего я это сделал и для кого.

Начальник оперативной части обращался, казалось, сам к себе. Будто искал оправдания мужественному или, наоборот, позорному поступку. Игорь не понимал, что майор имеет в виду, и не торопил события. Раз вызвал — потянет, но скажет. Войдя в кабинет Божича, молча сел напротив, сложил руки перед собой и терпеливо ждал, пока тот перейдет к сути дела. Кум же, со своей стороны, не слишком торопился. Послюнил цигарку, закурил, пустил дым, выдохнул разом привычное свое:

— Вкусно.

Потом зыркнул на Вовка, поинтересовался, будто только что об этом вспомнил:

— Слушай, Офицер, ты, наверное, тоже курить хочешь. Или нет?

— Не откажусь, — сдержанно ответил Игорь.

Понимал — майор в курсе тяги каждого узника к курению. А переспрашивает, потому что хочет услышать, как просят. Сейчас не следует вести себя так, чтобы желание сделать хотя бы одну затяжку вырвалось наружу. Стало таким позорно явным, в который раз подчеркивая униженное и подавленное состояние обитателей лагеря. Однако не удержался, повторил:

— Можно. Это ж как конфета.

— А почему не удивляешься, что я тебя Офицером назвал?

— Потому что я — офицер. Пусть бывший… Но бывших офицеров не бывает. Профессоров бывших тоже.

— У меня в хозяйстве всякой твари по паре, — хмыкнул Божич. — Вчера он профессор. Сегодня — сучья рубит, аж лес шумит. Были такие, кто мне свои профессорские регалии предъявлял. Ну не так чтобы сильно предъявлял, не очень-то и предъявишь мне. Но говорили: я, значится, физик, изучал механику, давайте сделаем механический прибор, улучшим условия труда.