Рассудив таким образом, Дубов несколько успокоился и даже уснул, как и советовала шаманка.
И проснулся от прикосновения чьих-то рук… Нет, не старушечьих! Открыв глаза, Баурджин увидел рядом с собою девчонку — худенькую, черноволосую, востроглазую, но, в общем, довольно миленькую и чем-то похожую на японку. Он знал уже — девчонку зовут Хульдэ, и она тоже из приживалок, кумма — наложница старика Олонга и его сыновей. Кажется, эта Хульдэ к нему относилась неплохо, при случае защищала даже.
Баурджин улыбнулся:
— Здравствуй, Хульдэ.
— О! — хлопнула в ладоши девчонка. — Проснулся.
Она наклонилась и потёрлась носом о щёку юноши. Было щекотно, но приятно. Ага — кажется, здешние племена не знают поцелуя! Иван-Баурджин закусил губу — надо будет при случае научить.
— Ты проспал три дня — знаешь? — поинтересовалась девчонка.
— Нет. Неужели три дня?
— Угу. Наши прогнали кераитов — слава Богу, их на этот раз было мало. Какой-то уж совсем малочисленный род. Жорпыгыл хвастал — чуть не убил их вождя. Врёт, наверное.
Жорпыгыл… Имя это вызвало в памяти Баурджина очень неприятные и даже какие-то панические ассоциации. Ладно, разберёмся. Да и кличка всплыла — Жорпыгыл Крыса. Средний сын старика Олонга. Здоровый, гад, злой.
— Я тебе поесть принесла, — обернувшись к очагу, Хульдэ взяла миску с кониной и, поставив её перед больным, уселась напротив. — Кушай.
— Спасибо, — поблагодарил Баурджин.
Мясо неожиданно оказалось вкусным, разваренным, и юноша с большим удовольствием обгрызал мослы, время от времени вытирая жирные пальцы об узкие войлочные штаны…
— Голодный, — закивала девчонка. — Значит, скоро поправишься.
Баурджин улыбнулся:
— Скорей бы!
— Старый Олонг ждёт не дождётся — говорит, работы в стойбище много. Каждая пара рук на счету.
— Поправлюсь, — наевшись, пообещал юноша.
И в самом деле, он поднялся на ноги уже через три дня, а ещё через день начал прогуливаться по кочевью, дожидаясь, когда можно будет сесть на коня. В первую же прогулку кочевье поразило его малолюдством. Кроме старика Олонга, в нём оставались лишь женщины да совсем малые дети, все остальные находились на пастбищах, присматривая за скотом.
Баурджин быстро восстанавливался, набираясь сил. То ли это старухины зелья так действовали, то ли была тому иная причина, бог весть, но постепенно юноша креп, и ноги больше не казались ватными, и рана, затягиваясь, почти не болела. Он уже мог делать мелкую работу — чинить юрту, катать войлок, доить кобылиц, — и теперь оставалось лишь сесть на коня, ибо какой кочевник без лошади? Лошадь имелась — худосочная такая кобылка, каурая и неказистая, зато выносливая, как и все степные лошадки. Лошадёнка Хульдэ, кстати, ничем от неё не отличалась.
Да, лошадь — это было хорошо, ведь урочище Оргон-Чуулсу — дацан! — находилось не так уж и близко, а туда обязательно нужно съездить, что Иван-Баурджин и собирался проделать в самое ближайшее время. Он уже пару раз пытался забраться в седло, но чувствовал — рано. И всё же, всё же наступил наконец такой момент…
Радостный юноша прогарцевал на коне по всему кочевью, проехался и галопом, и приёмистой рысью. Иван с удивлением отмечал, как его ноги, и руки, и всё тело, казалось, сливались с лошадью в одно целое, и было очень приятно чувствовать себя этаким кентавром, нестись на лихом коне неудержимой стрелою — и только ветер в лицо, и горько пахнет полынью, и стелется под копытами пожухлая степная трава. Здорово!