В углу студии лежит матрас – на нем Лукас спит. Окна очень высокие, от пола до потолка, на них жалюзи и тонкие тюлевые занавески. По комнате раскиданы разномастные предметы: несколько больших горшков с растениями, стопки атласов, велосипедное колесо. В первый момент Марианну изумил этот набор, но Лукас потом объяснил, что специально подобрал все это для съемки, после чего обстановка показалась ей искусственной. У тебя все – ради эффекта, как-то сказала ему Марианна. Он счел это за комплимент своим творческим способностям. Вкус у него действительно безупречный. Он улавливает малейшие эстетические огрехи – в живописи, в кино, даже в романах и телевизионных шоу. Иногда, если Марианна упоминает какой-то фильм, который недавно смотрела, он машет рукой и говорит: меня не впечатлило. Марианна успела сообразить, что такая разборчивость не делает Лукаса хорошим человеком. Он сумел воспитать в себе тончайшее художественное чутье, но не научился отличать добро от зла. Сам факт, что такое возможно, нервирует Марианну, из-за него искусство теряет смысл.
Вот уже несколько недель между ними с Лукасом существует договоренность. Он называет это «игрой». В этой игре, как и во всякой другой, есть свои правила. Пока игра продолжается, Марианне нельзя говорить или встречаться с ним взглядом. Если она нарушает правила, ее потом ждет наказание. Игра не заканчивается вместе с сексом, она заканчивается, когда Марианна уходит в душ. Иногда после секса Лукас довольно долго не отпускает ее в душ, задерживая разговором. Он говорит ей про нее же разные гадости. Трудно понять, нравится ли Марианне их слышать; с одной стороны, ей этого хочется, с другой – она уже поняла, что часто ей хочется того, чего на самом деле ей не надо. Удовлетворение от этого поверхностное и суховатое, оно приходит слишком стремительно, оставляя после себя дрожь и дурноту. Ты – пустышка, любит повторять Лукас. Ты – ничто. Она и ощущает себя ничем, пустотой, которую насильственно заполняют. Не то чтобы ей нравилось это чувство, но оно приносит определенное облегчение. А потом она принимает душ, и на этом игра заканчивается. Ее охватывает столь глубокая депрессия, что в ней даже есть что-то успокаивающее: она ест то, что он велит ей есть, она больше не чувствует себя хозяйкой собственного тела, оно превратилось в какой-то мусор.
После приезда в Швецию, а в особенности после начала игры все люди стали ей казаться раскрашенными картонками, совершенно нереальными. Случается, что кто-то посмотрит ей в глаза – кондуктор в автобусе или продавец, когда ищет сдачу, и это ее ошарашивает – до нее доходит, что на самом деле она жива, что окружающие ее видят. Это чувство воскрешает желания: голод и жажду, стремление заговорить по-шведски, физическую потребность плавать или танцевать. Но эти порывы быстро затухают. В Лунде она никогда не чувствует голода, и, хотя каждое утро наполняет пластиковую бутылку из-под «Эвиана» водой, вечером, как правило, приходится выливать ее в раковину.
И вот она сидит на краю матраса, а Лукас включает и выключает лампу и настраивает фотоаппарат. Никак не пойму, что делать со светом, говорит он. Может, попробуем пару вариантов? Марианна пожимает плечами. Она не понимает смысла его слов. Поскольку все друзья Лукаса всегда говорят по-шведски, ей трудно разобраться, пользуется ли он среди них популярностью, уважают ли его. В студию часто заходят разные люди, таскают по лестнице какое-то оборудование, но кто это – поклонники, благодарные ему за внимание? Или они просто используют его студию как удобное место встреч, а сами смеются над ним втихаря?