Не знаю, сказал он. Меня и нынешнее положение вполне устраивает.

Еще бы, я очень стараюсь.

Он забрался в постель, лег рядом, поцеловал ее в щеку. После фильма она грустила, а сейчас казалась счастливой. Коннеллу по силам развеять ее печаль. Он может дарить ей счастье, как, например, дарят деньги или секс. С другими она держится независимо и отстраненно, а с Коннеллом – совсем иначе, словно другой человек. Он единственный видит ее вот такой.

Пегги наконец-то допила вино и сейчас уйдет. Пока Марианна ее провожает, Коннелл сидит за столом. Хлопает входная дверь, Марианна возвращается на кухню. Споласкивает свой стакан, оставляет перевернутым на сушилке. Он ждет, пока она на него посмотрит.

Ты спасла мне жизнь, говорит он.

Она оборачивается с улыбкой, спускает закатанные рукава.

Мне бы тоже не понравилось, говорит она. Если бы ты захотел, я бы согласилась, но я видела, что тебе не хочется.

Он смотрит на нее. Смотрит, а она говорит: что?

Не нужно делать того, чего тебе не хочется, говорит он.

А. Я не об этом.

Она машет рукой, мол, это все пустое. Он понимает, что по большому счету так и есть. Старается говорить помягче, хотя и так не выглядел раздраженным.

В любом случае ты очень правильно вмешалась, говорит он. С пониманием моих предпочтений.

Я стараюсь.

И у тебя получается. Иди сюда.

Она подходит, садится рядом, он дотрагивается до ее щеки. Внезапно у него возникает ужасное чувство, что он может ударить ее по лицу, ударить очень сильно, а она вот так и останется сидеть, не возражая. Мысль эта так страшно его пугает, что он отодвигается вместе со стулом и встает. Руки дрожат. Он сам не знает, почему об этом подумал. Может, ему втайне этого хочется. И самого от этого мутит.

Ты чего? – говорит она.

Он чувствует, как покалывает пальцы, как сбилось дыхание.

Да сам не знаю, говорит он. Вот просто не знаю – и все, прости.

Я что-то не так сделала?

Нет-нет. Прости. Какое-то странное… странное ощущение. Сам не пойму.

Она не встает. Но ведь если бы он сказал ей встать, она бы наверняка встала. Сердце у него колотится, голова плывет.

Тебе нехорошо? – говорит она. Ты чего-то побледнел.

Вот что, Марианна. Нет в тебе никакой холодности. Совсем не такой ты человек.

Она бросает на него странный взгляд, сморщив все лицо. Ну, наверное, холодность – неподходящее слово, говорит она. А вообще это неважно.

И нет в тебе ничего отталкивающего. Понятно? Тебя все любят.

Я просто плохо объяснила. Давай забудем.

Он кивает. Дышать нормально все равно не получается. А что ты тогда имела в виду? – говорит он. Она смотрит на него и наконец встает. Ты бледный, как мертвец, говорит она. Голова не кружится? Нет, говорит он. Она берет его руку: рука влажная. Он кивает, тяжело дыша. Марианна тихо произносит: если я тебя чем-то обидела, прости меня, пожалуйста. Он с натужным смешком отнимает руку. Нет, просто что-то странное нашло, говорит он. Сам не знаю что. Все уже в порядке.

Марианна в супермаркете, читает информацию на баночке с йогуртом. Другой рукой она держит телефон и слушает Джоанну, которая рассказывает байку про свою работу. Рассказывать коротко Джоанна не умеет, поэтому Марианна без всякого зазрения совести отвлекается на несколько секунд, чтобы прочитать надпись на баночке. Снаружи тепло, на ней легкая блузка и юбка, а здесь холодильник, и руки покрылись гусиной кожей. В супермаркете Марианне делать нечего, но еще меньше хочется быть в родном доме, а другого места, где на одиночку не станут обращать внимания, в Каррикли нет. В бар одна не зайдешь, чашку кофе на главной улице не выпьешь. Даже от супермаркета мало толку после того, как окружающим становится ясно, что она пришла не за продуктами, или если появляется кто-то знакомый и приходится для виду вступать в разговор.