Однажды к нему пришел отец. Поседевший, утративший зубы, в потертой и грязной одежде, он дождался сына у дворца и, увидев, заковылял навстречу.

– Сынок! – прошамкал, кланяясь. – Бедствую! Помоги! Ты ж у меня единственный!

– А почему? – спросил Сисар и, не дожидаясь, сам же ответил: – Потому что ты, напившись, бил мать. Пинал ее в живот. Из-за этого я родился горбатым, а мать не смогла более забеременеть. Ты хочешь, чтоб я пожалел человека, из-за которого стал уродом? Того, кто бил меня до крови из прихоти? Ты голодаешь? Поделом!..

В скором времени отец умер. Когда Сисару сообщили об этом, он поморщился, но денег на похороны дал. Внешние приличия следовало соблюдать…

На берегу реки показался огонек. Отблески пламени пробивались сквозь частокол деревьев, выхватывая из темноты их стволы. Сисар взял весло и стал править к берегу. Течение оказалось быстрым, горбун вспотел, прежде чем причалил в нужном месте. Спрыгнув на траву, он направился к костру. Тот горел ярко, освещая полянку и пасущихся на ней стреноженных лошадей. Конюха у огня не было. «Отлучился, что ли?» – подумал горбун.

– Жюль! – позвал Сисар. – Ты где?

За спиной послышался шорох. Сисар попытался обернуться, но в этот момент ему на голову будто скала рухнула. И все исчезло…

– Вот, ваше сиятельство, – проговорил десятник, вталкивая в шатер связанного пленника. – Лазутчика поймали.

– Где? – спросил Готард.

– На берегу, в двух лье отсюда. Ехали разъездом и вдруг Жиль – он у нас самый зоркий – заметил в лесу вроде огонь. Подъехали ближе – точно! Кому, спрашивается, там костер жечь, когда город в осаде? Пробрались, смотрим: две лошади и человек у огня. Выскочили и схватили. Спрашиваем: кто и зачем? Он поначалу запирался, но я объяснил…

Десятник показал кулак.

– Понятно! – усмехнулся граф.

– Сказал, что он конюх в Баре и ожидает большого человека. Тот обещал заплатить сто дукатов. Мы тоже заинтересовались, – усмехнулся десятник. – Связали конюха, заткнули ему рот и оттащили в кусты. Сели ждать. Веток в огонь подбрасывали. Лодку опять-таки Жиль усмотрел. Спрятались, дали выйти на берег и взяли. Вот!

Десятник подтолкнул пленника.

– Обыскали?

Десятник, подойдя к столу, выложил на него нож в кожаных ножнах, сумку и плоский кошель.

– Что здесь?

– Бумаги какие-то, – пожал плечами десятник. – Не разбираюсь в них, ваше сиятельство, – неграмотный.

Готард придвинул подсвечник, взял сумку и извлек пачку листков. Поднес их ближе к свету. Разглядев, присвистнул, стал торопливо листать. Перебрав всю пачку, взял кошель и пересмотрел бумаги из него.

– Что это, ваше сиятельство? – полюбопытствовал десятник.

– Ценная вещь. Благодарю, Бастиан! Золото при нем было?

– Ну… – замялся десятник.

– Полагаю, что да. Сто дукатов – самое малое. Они – ваши! Раздели между парнями! Жилю – двойную долю! Конюха – отпустить!

– Благодарю, ваше сиятельство!

Десятник радостно поклонился и выбежал из шатра. Готард подозвал стража.

– Графа и всех баронов – ко мне! Скажи, что дело не терпит. Если легли спать – разбуди!

Пока посыльный выполнял поручение, граф вновь пересмотрел листки, шевеля при этом губами. Закончив, он разложил их в две неравные по высоте стопки. К этому времени шатер стал заполняться людьми. Многие из пришедших баронов позевывали. Они проходили к столу, рассаживались и вопросительно смотрели на Готарда. Тот молчал. Только когда последний из мятежников устроился за столом, граф сделал знак воинам. Те подвели пленника ближе и вытащили из его рта кляп.