Захваченных живыми диверсантов оказалось не двое, как предполагал Гулькин, а целых трое: «командир» группы тоже уцелел. Максимов, верно оценив ценность возможного пленного, аккуратно прострелил тому правую руку и левое бедро. Оба ранения сквозные, если вовремя перебинтовать, то не смертельно. А до заражения еще дожить нужно, ага. Еще одна пуля тоже нашла свою цель, угодив, скажем так, пониже спины. Овчинный полушубок и ватные штаны существенно снизили пробивную способность, и она намертво застряла в ягодичной мышце. Для жизни абсолютно не опасно, но весьма болезненно, особенно при движении. Противник попытался застрелиться (или, возможно, собирался отстреливаться до последнего, кто ж его разберет?) и даже успел вытащить из-под одежды револьвер, но действовать левой рукой ему было непривычно, и вовремя подскочивший Александр просто выкрутил оружие из его пальцев.

Наскоро оказав раненым помощь – владелец фляжки, как выяснилось, вовсе не пострадал, вовремя завалившись в снег, – Гулькин приказал продолжить движение. Перед тем, разумеется, тщательно обыскав тела погибших и собрав оружие. Осмотренные трупы прикопали в снегу, отметив на карте место и оставив условный знак на стволе ближайшего дерева: по уму, их должны будут эвакуировать бойцы встречающей группы. Поскольку, если не заберут, лесное зверье с ними по-своему расправится…

Правда, возник вопрос, как быть с транспортом: троих дряхлая лошадка вряд ли бы потянула. Поколебавшись, Сашка сдернул с лежащего в розвальнях Залесского выделенный дедом драный овечий тулуп:

– Подъем, уж отдохнул, поди. Дальше придется ножками.

– Я тяжелораненый, – угрюмо буркнул тот, косясь на пленных. Кто это такие, он, нужно полагать, прекрасно понял, но изо всех сил делал вид, что происходящее его не интересует. – У меня сильный жар. Сдохну по дороге – с тебя твое же командование голову-то и снимет.

– Вот и охладишься малехо, не так и далеко идти осталось. Ничего с твоей рукой не станется. А с моим командованием я уж как-нибудь сам разберусь. Вылезай, сказал, или помочь?

– Сам справлюсь, – зло ощерился тот. – А если не пойду, как поступишь, а, комиссар? На месте пристрелишь, как у вас принято?

– Пойдешь, никуда не денешься, – равнодушно пожал плечами Гулькин, отступая назад и кладя руку на висящий на груди автомат. – А заартачишься – придется маленько поучить уму-разуму. Для жизни не опасно, но больно. Оно тебе нужно? Костя, ноги ему развяжи да помоги встать. Пусть за санками топает, а ты следом.

Спорить и дальше диверсант не стал, с помощью Паршина выбравшись из саней. Судя по нездоровому румянцу на небритых щеках, его и на самом деле немного лихорадило, но иного выхода не было. Не тащить же раненого «командира» на руках? Эдак они до точки встречи и за сутки не добредут.

Оглядев увеличившийся в числе «отряд», большая часть которого едва стояла на ногах, Александр с трудом подавил тяжелый вздох («целое отделение калечных на мою голову, мать вашу!») и отдал приказ начать движение…

В расположении царила неразбериха – фронт снова пришел в движение. Часть войск 31-й армии спешно разворачивалась, чтобы окружить немецкую группировку в Калинине и освободить город, до полного взятия которого, насколько понимал Гулькин, оставались буквально считаные дни. Как только удастся перерезать Волоколамское шоссе, судьба удерживающих город фрицев окажется решена окончательно. Либо попасть в окружение, либо спешно драпать по единственному оставшемуся пути отхода направлением на Старицу. Дорогу на которую с переменным успехом атакуют части «соседа», 29-й армии. Кроме того, 30-я армия вот-вот выйдет к реке Ламе, нависнув над гитлеровскими тылами, что только ускорит отступление. Ну, или попадание в «котел». Сопротивлялись фрицы отчаянно, бои шли кровопролитные, нашим войскам не хватало техники, а порой и боеприпасов, но уже никто не сомневался в будущей победе. А уж там и дальше давить станем, в Ржевском направлении, например