– Ты ведь знаешь, что Ист-ривер – это не настоящая река, да, Мендоза? Это пролив.

– Меня это не интересует, Уинтер.

– Как ты можешь такое говорить? Образование – краеугольный камень цивилизации. В общем, пролив – это судоходный водный путь между двумя более крупными водоемами. Например, Гибралтарский пролив соединяет Атлантический океан и Средиземное море. А Ист-ривер соединяет северную часть Нью-йоркского пролива и пролив Лонг-Айленд. С одной стороны у тебя Лонг-Айленд, а с другой – Манхэттен и Бронкс.

– Долго еще? – спросила Мендоза, демонстративно зевая.

– Все, я закончил.

– С Маккарти я хочу, чтобы в этот раз ты взял инициативу в свои руки. Он будет ожидать ее от меня, потому что так было в прошлый раз, но сейчас все будет иначе. Он умный. Чтобы у нас получилось что-то из него вытрясти, нужно его встряхнуть. Сможешь?

– Думаю, да.

Они проехали по трехполосному мосту, соединяющему Куинс и тюремный комплекс. Его массивные мрачные здания из черного бетона уже виднелись в лобовое стекло. Ветер с реки покрыл все капельками влаги, заставляя серый мир блестеть. Слева был Бронкс, за которым из тумана выползали призрачные очертания моста имени Джорджа Вашингтона.

Тюремный комплекс представлял собой смесь бетона и стали. С архитектурной точки зрения трудно сказать, насколько хорошо сочетаются эти два материала. По периметру висели прожекторы, а внутри было много открытого пространства. Попытки побега здесь были обречены – любое движение было видно как на ладони. Уинтеру пришло в голову, что достаточно жестоко располагать тюрьму так близко к городу. Каждый раз, направляясь на прогулку, заключенные видели небоскребы и наверняка думали о мире, которого они себя лишили. А может, именно на это и рассчитывали строители.

Съехав с моста, они попали на Хейзен-стрит – основную транспортную артерию, по которой можно было проехать через весь остров. Райкерс представлял собой целый город с лабиринтом улиц и зданий. Он состоял из десяти разных тюрем, в которых содержалось двенадцать тысяч заключенных. Персонала насчитывалось десять тысяч, а годовой бюджет приближался к миллиарду долларов.

Мендоза достаточно хорошо здесь ориентировалась и показала, как проехать к зданию, в котором содержался Райан Маккарти. Несмотря на предупреждение о визите, оформление пропуска заняло полчаса. Это тоже была характерная особенность всех тюрем. Время здесь тянется долго и течет очень медленно. Во внешнем мире его скорость зависит от того, насколько ты наслаждаешься происходящим. А за высокими стенами и колючей проволокой стрелки часов словно идут назад.

Сотрудник, который вел их в комнату допросов, был почти на тридцать сантиметров выше Уинтера. Он был белый, лысый, и его шея по толщине была сопоставима с ногой Уинтера. Шел он молча – о том, чтобы пошутить или поддержать светскую беседу, речи не шло. Открыв дверь, он отошел в сторону. Первой внутрь зашла Мендоза, за ней последовал Уинтер. Дверь за ними закрылась с оглушительным грохотом.

Райан Маккарти в наручниках сидел в конце стола и смотрел на них. Одна нога у него была прикована к полу, оранжевая тюремная роба была ему явно велика. Он постарел с тех пор, как Уинтер видел его в последний раз. Это было всего два дня назад, но казалось, прошли годы. Под глазами появились новые морщины. Цвет лица стал гораздо хуже от плохого питания и нахождения все время под искусственным освещением.