Напомнив себе, зачем вообще вышла из дворца, Алёна неуверенно двинулась дальше, туда, где слышала собаку. Рассуждая о русалках, она совсем забыла про пса, а такой за хозяина и против нечисти пошел бы, порода славилась храбростью, так что опасности не было вовсе. Но отчего не взглянуть ближе? Одним глазочком, издалека. И совсем не потому, что хочется еще раз его увидеть, а потому, что нужно убедиться, что все в порядке. И…

Ох, да кого она обманывает! Благослови Матушка, хочется увидеть, до смерти хочется! Вот и нашла повод, и никаких русалок она на самом деле не боялась. Просто до сих пор не верит, что он вправду тут!

Берег в этом месте был крутым, ива росла высоко над водой, но причудливо изгибалась в середине, чтобы макнуть длинные ветки в озеро. Лунный свет серебрился на спокойной глади, и та казалась бескрайней, словно море.

На изгибе дерева, купаясь в лунном свете и расчесывая серебряным гребнем длинные белые волосы, сидела молодая девушка, одетая в одну лишь нательную рубаху до колен. Она лениво болтала ногой и, вытянув носочек, порой разбивала пальцами спокойное отражение.

Воевода сидел спиной к ней прямо на земле, у комля. Рубаха ярко белела в жидком сумраке, а темные штаны и сапоги – терялись, и на беглый взгляд могло почудиться, что есть только половина человека. Рядом была воткнута в сырую землю потертая шашка, подле лежали ножны. Огромный косматый пес сидел перед хозяином, вывалив язык и блаженно щурясь от ласки, – он всегда был не против хорошенько почесаться.

Устав теребить тяжелую шкуру, мужчина взял ножны и швырнул куда-то в темноту. Силы в руке было более чем достаточно, так что снаряд только обиженно свистнул в воздухе и почти беззвучно исчез где-то в кустах.

– Шарик, апорт! Ну! Принеси!

Пес укоризненно глянул на хозяина, но все-таки поднялся и вяло потрусил в темноту. Невзирая на рост и массу, под кустами он пробирался бесшумно.

– Что ты, милый друг, не весел, что головушку повесил? – пропела девушка.

Голос – нежный, как звон серебряных колокольчиков. Нечеловеческий голос.

– Издеваешься? – мрачно спросил Рубцов.

Грубый мужской голос в сравнении с девичьим прозвучал хриплым простуженным карканьем, и воевода недовольно поморщился. Стоило промолчать.

– Отчего же? – мягко возразила она, легко соскользнув с древесного ствола.

Гребень разбился о воду лунным бликом, с шелестом опали до того приподнятые ветки дерева и занавесили луну. Вода под узкой стопой не дрогнула, застыла, давая опору, потом поднялась мягкой тугой волной, вынесла девицу на берег. Приблизившись, она прислонилась бедром к дереву, провела ладонью по коротким волосам мужчины, совлекла ленту-повязку. От прикосновения воевода поморщился, но уворачиваться не стал.

– Грустно смотреть на тебя, Олежка.

– Не смотри, – огрызнулся он.

Девица на грубость не обиделась, только вздохнула и принялась развязывать узел ленты. Невдалеке победно гавкнул пес, отыскав ножны, и шумно затрещал ветвями на обратном пути.

– Я же не глазами смотрю – сердцем. А его не зажмуришь.

– И после этого ты спрашиваешь, зачем я повязку ношу? – ворчливо спросил Олег. – Так хоть немного легче.