Остальное было окутано тенями… кроме места под открытым окном, там, где ветер кружил россыпь ледяных кристаллов, переливавшихся в лунном свете. На подоконнике топтался ворон — светлый, огромный, взъерошенный. Самый большой ворон, какого доводилось видеть Кивану Ланнистеру. Больше любого охотничьего сокола Утеса Кастерли, больше самой огромной совы. Вокруг птицы вился снег, луна окрашивала ее перья в серебристый цвет.

Не серебристый. Белый. Птица белая.

Белые вороны Цитадели не доставляли послания, как их темные родичи. Они вылетали из Староместа лишь с одной целью — возвестить о смене времен года.

— Зима, — произнес сир Киван. Слово повисло в воздухе белым облачком. Он отвернулся от окна.

Вдруг что-то ударило его в грудь между ребрами, сокрушительно, будто кулак великана. У него перехватило дыхание, и он, накреняясь, отступил назад. Белый ворон взмыл в воздух, задев его голову бледными крыльями. Сир Киван осел на подоконник. Что… Кто… Стрела вошла в его грудь почти по самое оперение. Нет. Нет, так умер мой брат. Вокруг древка появилась кровь.

— Пицель, — пробормотал он в смятении. — Помогите мне… Я…

И тут он увидел. Великий мейстер Пицель сидел за столом, его голова покоилась на огромном фолианте в кожаном переплете. Спит , подумал Киван… но потом моргнул и заметил глубокую красную рану на покрытом пятнами черепе старика, а под его головой — лужу крови, обагрившей страницы книги. Повсюду вокруг свечи виднелись кусочки кости и мозга, словно островки в озере расплавленного воска.

Он просил охрану , подумал сир Киван. Мне следовало послать к нему стражников . Неужели Серсея с самого начала была права? Неужели это работа его племянника?

— Тирион? — позвал он. — Где...?

— Далеко отсюда, — ответил смутно знакомый голос.

Он стоял в тени около книжного шкафа, пухлый, с бледным лицом, круглыми плечами, сжимая арбалет в мягких напудренных руках. Его ноги стискивали шелковые туфли.

— Варис?

Евнух опустил арбалет.

— Сир Киван. Простите меня, если сможете. Я не испытываю к вам враждебности. Я поступил так не из злого умысла. Это нужно для королевства. Для детей.

У меня есть дети. У меня есть жена. О, Дорна… Его накрыло болью. Он закрыл глаза, вновь открыл их.

— Здесь… здесь, в замке сотни стражников Ланнистеров.

— Но, к счастью, ни одного в этой комнате. Мне больно так поступать, милорд. Вы не заслуживаете смерти в одиночестве, в такую холодную, темную ночь. Вас много таких, хороших людей на службе дурных идей… но вы угрожали разрушить то хорошее, что сделала королева: примирить Хайгарден и Утес Кастерли, связать святую веру с вашим маленьким королем, объединить Семь Королевств под властью Томмена. Так что…

Налетел порыв ветра, и сира Кивана бросило в дрожь.

— Вам холодно, милорд? — спросил Варис. — Прошу прощения. Умирая, великий мейстер обделался, и вонь была настолько мерзкой, что я боялся умереть от удушья.

Сир Киван попытался встать, но силы покинули его. Он не чувствовал ног.

— Я решил, что арбалет подойдет. У вас было много общего с лордом Тайвином, почему бы и не это тоже? Ваша племянница решит, что убийство организовали Тиреллы, возможно, при содействии Беса. Тиреллы будут подозревать ее. Кто-нибудь где-нибудь найдет способ обвинить дорнийцев. Сомнения, разобщенность и недоверие уничтожат опору под ногами вашего мальчишки-короля, в то время как Эйегон поднимет свое знамя над Штормовым Пределом, и лорды королевства соберутся вокруг него.