— Сны не накормят тебя. Даже зеленые сны.

— Наши сны пока еще при нас.

И это все, что у нас осталось. Последние запасы съестного, которое они взяли с собой с юга, закончились еще десять дней назад. С тех пор голод не покидал их ни днем, ни ночью. Даже для Лета не находилось добычи в этом лесу. Они питались толчеными желудями и сырой рыбой. В лесу было множество замерзших ручьев и черных ледяных озер, а Мира добывала рыбу своей трехзубой острогой так же искусно, как большинство рыболовов, вооруженных леской и крючками. Порой ее губы были синими от холода, когда она возвращалась с добычей, извивающейся на зубьях остроги. Однако прошло уже три дня с тех пор, как Мира в последний раз поймала рыбу. Желудок Брана был так пуст, будто прошло три года.

Когда они закончили давиться скудным ужином, Мира, прислонившись к стене, начала точить кинжал оселком. Ходор примостился возле входа, раскачиваясь на корточках и бормоча: "Ходор, ходор, ходор".

Бран закрыл глаза. Они так замерзли, что разговаривать не хотелось, а разжечь огонь они не решались. Холодные Руки предостерегал их против этого. "Эти леса не такие безжизненные, как вы думаете, — сказал он. — Вы даже не представляете себе, что может явиться к вам на свет из темноты". От воспоминания он вздрогнул, несмотря на тепло Ходора, сидевшего рядом.

Сон все не шел к нему, да и не мог прийти. Вместо него был ветер, пронизывающий холод, лунный свет на снегу и костер. Он снова вернулся в Лето и был за многие километры отсюда, там, где ночь была пронизана запахом крови. Запах был сильным. Кого-то убили, совсем недалеко. Мясо еще не успело остыть. Голод просыпался в нем, и слюна наполняла пасть. Не лось. Не олень. Не это.

Лютоволк двинулся к мясу, тощей серой тенью он скользил от дерева к дереву, сквозь озерца лунного света и через холмы снега. Вокруг него, меняя направление, бушевал ветер. Он потерял след, нашел, снова потерял. Он пытался снова уловить запах, когда далекий звук заставил его навострить уши.

Волк, сразу понял он. Лето крался к источнику звука, теперь он был осторожен. Вскоре он вновь учуял кровь, но на этот раз были и другие запахи: моча, мертвые шкуры, птичий помет, перья и волк, волк, волк. Стая. Ему придется сражаться за свою добычу.

Они тоже его учуяли. Когда он вышел из тьмы под деревьями на залитую кровью поляну, они наблюдали за ним. Самка жевала кожаный сапог, в котором все еще оставалось полноги, но выронила его при приближении Лето. Вожак стаи, старый самец с седой мордой и бельмом на глазу, вышел навстречу ему, рыча и оскалив клыки. Молодой самец позади него тоже скалил зубы.

Бледно-желтые глаза лютоволка жадно исследовали окружение. На ветви кустов намотано гнездо из кишок. Дымится распоротый живот, наполняя воздух ароматами крови и мяса. Голова невидяще смотрит на двурогий месяц, щеки разорваны и обглоданы до самых костей, пустые глазницы, шея оканчивается огрызком. Лужа замерзшей крови сверкает красным и черным.

Люди. Весь мир воняет ими. Живых, их было столько, сколько пальцев на человеческой лапе, но теперь их не было совсем.