А Франц должен будет уехать из дома, это решено. Но пусть уедет подальше, чтоб уж не было соблазна вернуться. И если он хочет уехать в Испанию, то для Михаэля это большая удача, он и мечтать не мог о том, чтобы младший брат уехал в такую даль. Что ж, скатертью дорога. Михаэль даже готов помочь и дать письмо к своему товарищу в Любек.

Старый Хорст фон Хузен отнесся к просьбе младшего сына отпустить его на все четыре стороны, как и ожидалось, вполне равнодушно. Когда Франц предстал перед родителем и объявил, что хотел бы уехать из родового гнезда и поступить на воинскую службу, отец некоторое время молчал, переводя взгляд слезящихся глаз с глиняной кружки на выскобленную поверхность соснового стола. Потом внимательно, словно давно не видел, осмотрел стоящего перед ним Франца.

– Да, ты уже вырос, – наконец произнес он задумчиво и даже как бы удивленно. – Видела бы бедняжка Эвелина, каким молодцом стал наш маленький Франц…

Потом, чуть поразмыслив, тряхнул остатками светлых волос:

– Что ж, мой милый, если хочешь отправиться искать счастье сейчас, не дожидаясь моей смерти, – так тому и быть. Я буду скучать по тебе, мне будет не хватить тебя… Но решил ты, наверное, правильно. Куда ты поедешь?

Франц смотрел на своего престарелого отца, и ему было жалко его. Он не верил в то, что отец будет по-настоящему скучать по нему: это были одни слова. Хорошие, правильные слова, которые отец в подобных случаях должен говорить своим сыновьям, и Хорст вовремя вспомнил о них и произнес к месту. Но ясно было, что на самом деле он уже долгие годы отчаянно борется с пустотой в душе и с нарастающим безразличием к жизни. И в борьбе этой безразличие побеждает…

Вот в то, что по нему будет тосковать Фридегунд – юная дочь хозяина замка Тиглиц, что стоит на возвышенности за рекой Залах, – в этом Франц не сомневался. Они были знакомы с детства, когда отец Франца еще не впал в окончательное оцепенение и ездил с детьми в гости к соседям. Потом встречались во время ярмарок, устраивавшихся в городе, и на последних рыцарских турнирах, куда съезжалось все окрестное дворянство. Старики говорили, что турниры стали совсем не те, что бывали прежде. Сетовали на то, что постепенно ушли в прошлое понятия рыцарской доблести, что распадаются рыцарские ордена, а вместе с ними старинные обычаи турниров.

Наверное, старики были правы, потому что вскоре турниры совсем прекратились. Рыцари не собирались больше для того, чтобы продемонстрировать свое боевое искусство и чтобы блеснуть перед прекрасными дамами.

Но Франц еще помнил эти турниры, на которых присутствовал ребенком. Он смотрел на конных рыцарей в полном боевом облачении. Глотал пыль, клубами несшуюся с боевой арены, и мечтал о том, как в будущем прогарцует вот так же в блестящем шлеме на голове, украшенном плюмажем перед публикой, а в особенности перед Фридегунд. Эта белокурая девочка с самого детства волновала его воображение.

Они были знакомы, но, кажется, никогда ни о чем не разговаривали, так что влюбленность Франца была его личным делом. Он не знал, нравится ли Фридегунд, и не смел об этом спросить.