Казалось, песня с каждым словом восстанавливала силы юноши. Голос его становился тверже, увереннее. А кончив петь, он в последний раз склонился к погибшему другу и осторожно вынул из-за его окровавленного голенища острый охотничий нож — их единственное оружие.

С ножом в руках юноша выпрямился во весь рост, повернулся лицом к темневшему вдали Кара-тагу.

— Слушай, Кара-таг! Слушай, Мрас-су! Максим был зоркий сокол, а я слепая сова, когда останавливал его горячую руку. Но теперь мои глаза открылись. Мою руку остановить будет некому. Клянусь тебе, Кара-таг!..

Изумленный Санан остановился на пороге, не в силах сделать дальше ни шагу: перед ним стоял прежний Зими. Тот же рост, то же лицо, те же волосы, те же глаза — ласковые, веселые, с искорками. И себя Санан почувствовал прежним мальчиком. Будь хозяин дома постарше, он бросился бы к нему на шею, расплакался и рассказал все-все, но перед ним стоял такой же юноша, как он сам; никакого шрама на его лице не было… А главное, как он поймет Санана, который по-русски знал не больше сотни слов?

Молодой Зимин сам пришел на помощь.

— Кажется, Санан? — спросил он по-шорски и улыбнулся.

Санан обрадовался.

— Ты, однако, сын Зими? Угадал?

— Угадал, — опять улыбнулся юноша.

— Тогда я от тебя не уйду. Пусть убьют, но не уйду.

Твой отец меня сыном называл. Он мне был отцом, а ты братом будешь. Я не зверь, чтобы в лесу жить, я человек. Если не считаешь братом, — расстреляй или выдай Сергею и Тастак-баю.

Голубые глаза Михаила вспыхнули и гневно и ласково. Он обнял Санана, усадил на диван, и тот, заикаясь и путая слова, глотая слезы, начал свою невеселую повесть. И рассказал действительно все, как рассказал бы Зимину-отцу, кончая той минутой, когда он вот этим самым ножом Максима выкопал неглубокую временную могилу для друга.

Молодой Зимин был поражен. Многое из того, что поведал ему гость, он знал уже от Самюка и Муколая. Но сообщение о гибели Максима было для него полной неожиданностью.

А Санан, не замечая волнения Зимина, продолжал свой рассказ о том, как, забросав могилу друга песком и галькой, он бросился в улус Тастак-бая с твердым намерением во что бы то ни стало покончить с ненавистным врагом. Он мысленно уже видел, как войдет в знакомый дом, как побелеет и затрясется проклятый толстяк и как Санан по самую рукоятку всадят в него острый охотничий нож.

Зимин покачал головой.

Гость робко взял его руку.

— Я так и подумал. Я подумал: что сказал бы Зими? И увидел, как он покачал головой. Совсем, как ты сейчас…

— Судить Тастак-бая будем не ты и не я, а советская власть!

Разговор прервала девушка с такими же, как у Михаила, голубыми глазами и длинной русой косой.

— Здравствуйте, — просто сказала она и остановилась.