– Заприте квартиру, – напомнила я ей, выходя на лестницу.
– У меня спереть нечего, – отмахнулась она, побежала вниз и раньше меня очутилась на скамейке, которая стояла на детской площадке.
– Медленно ходишь, блин, – буркнула она и велела: – Неси пивасик. Супермаркет видишь? Вон он!
Я направилась в сторону стеклянного павильона.
– Живее шевелись, а то трубы горят! – заорала мне в спину Екатерина.
В крохотном магазинчике покупателей не оказалось, к скамейке я вернулась минут через пять, но алкоголичка все равно была недовольна, встретила меня ласковой фразой:
– Тебя только за холерой посылать.
– Открывалки нет, – сказала я, протягивая ей бутылку.
– Со мной на необитаемом острове не пропадешь, – хохотнула Катя, ловко сдергивая пробку о край лавки. – Хочешь? Глотай, не жалко.
– Спасибо, не люблю пиво, – отказалась я.
– А ты тока коньяковский и висковский жрешь? – заржала Петрова. Затем в один глоток осушила емкость и с сожалением отметила: – Закончилось. Неси еще.
– Сначала разговор, – возразила я. – Помните Веру Чернову?
– Она кто? – заморгала алкоголичка.
Я попыталась реанимировать память фанатки спиртного:
– Тюрьма. Камера в подвале. В ней вы и еще одна заключенная, Елена. К вам приводят Веру Михайловну Чернову, убийцу двух женщин. Откуда ни возьмись появляется привидение…
– А-а-а… – протянула Екатерина. – Ваще прикол был!
– Расскажите, что случилось, – потребовала я.
– Дура опсихела, лоб о стену разбила, ее в дурку свезли, – живо ответила тетка. И зачастила: – Ничего не знаю, Колян ни о чем не просил, кровь не давал, если Ленка так говорит, то брешет. И ваще, ее слово против моего. Вот так! Неси пивасик, я все рассказала.
– Елена умерла, – объяснила я.
– Да ты че? Правда? – Катя потерла руки. – Надо за упокой выпить. И закусить. Тащи водочку и колбасятину.
– Обязательно, – пообещала я. – Но сначала информация. Николай дал вам кровь?
– Бутылочку, – кивнула Катя. – Стеклянную, пузатенькую. И таблетки, две штуки.
– Лекарство зачем? – живо поинтересовалась я.
Алкоголичка противно засмеялась.
– От него глючит не по-детски. И чего нет, с ним покажется. Человек задрыхнет, потом очнется… У Веры такой вид был! Как у дуры. Села и давай крякать: «Кто? Где? Что? Хочу домой!» Ваще анекдот. Смешнее ничего не слышала.
Катерина захохотала, схватившись за живот и сгибаясь пополам.
– Ой, не могу! Домой она запросилась! Ой, стебно!
Я молча ждала, пока пьяница перестанет веселиться.
Следующие два часа мы провели на скамейке, и мне в конце концов удалось узнать, что произошло.
…Екатерина и Елена находились в камере, где было еще более двадцати женщин. Потом туда же привели Веру. Сколько суток Чернова провела в этом помещении, Екатерина не помнит. Может, неделю. У новенькой не было при себе ничего, даже сменного белья. Катя и Лена, успевшие сдружиться, подсмеивались над ней – Вера не понимала, как себя вести, постоянно получала тычки как от охраны, так и от сокамерниц, спала под шконками на голом полу.
Через какое-то время Катю вызвал охранник по имени Николай, отвел в небольшую каморку и сделал предложение, от которого было трудно отказаться. Петрову переселят в камеру на троих, там окажется и Лена, а чуть позднее к ним присоединится новенькая, которую надо хорошенько напугать. Сначала рассказать ей, насколько плохо и страшно в изоляторе, далее сообщить, что на зоне вообще невыносимо, довести ее до истерики. Затем угостить чаем, бросив в кружку одну таблетку, от которой Чернова заснет. А когда она очнется, необходимо изобразить привидение. Для этой цели выдал Петровой плащ с капюшоном и маску в виде черепа.