— Ты ее знаешь? — замирая, спросил Миллер.

— Немного. Когда я был главным врачом, Борька ко мне в задушевные подружки набивался, без мыла просто лез. Я, дурак, сначала думал, что он действительно ностальгирует по студенческим годам, и хороводился с ним. Потом только понял, что ему нужен был не Ян Колдунов как таковой, а мои возможности главврача. Как только я перестал им быть, Максимов тут же исчез с моего горизонта.

— Ты же был главврачом очень давно…

— Так они и женаты уже лет десять.

— И дети есть?

— Чего нет, того нет.

«Ура!» — встрепенулся Миллер, но тут же скомандовал себе: стоп, а что это меняет? Есть дети, нет ли, Таня все равно — чужая жена. Отменить то, что она спит с Максимовым, невозможно. Даже если вдруг она захочет быть с ним, Миллером, он не сможет пустить ее в свою жизнь, не сможет восхищаться ею и радоваться, глядя на нее. Тень ее мужа все время будет стоять между ними. Есть вещи, которые нельзя изменить и через которые невозможно переступить… В конце концов, что их связывает — несколько месяцев совместной работы, это так мало! Он забудет о ней. Пройдет совсем немного времени, и он со смехом будет вспоминать запоздалый приступ юношеской влюбленности.

— Я, когда с ней познакомился, чуть не упал, — продолжал Колдунов. — Она совсем детенышем тогда была, только-только восемнадцать лет исполнилось. Бедная, думаю, тебе не замуж выходить, а в куклы играть! Максимов верно рассчитал — ни одна взрослая женщина с мозгами его бы терпеть не стала, вот он и взял дурочку малолетнюю. Голову ей заморочил — будь здоров, она у него до сих пор по струнке ходит.

— Странно. Я с ней работал последнее время, и она совсем не показалась мне забитой. Наоборот, уравновешенная, доброжелательная и самостоятельная женщина.

— Не знаю, какая уж она там самостоятельная… У них в семье такой расклад — гениальный муж и недалекая жена, недостойная целовать его пятки. Борька очень кичился ее послушанием, демонстрировал, какая у него вышколенная супруга, думал, я его за это уважать буду. Помню, мы с ним как-то в Москву ездили в командировку. Сели в поезд, я коньяк достал, он — пакет с пирожками, бутерброды, еще что-то. Спрашивает: а ты что будешь есть? Я на коньяк показываю: вот его, родимого, и буду. Он мне: а что, твоя жена тебе еды в дорогу не собрала? Я отвечаю: вот, как видишь, не собрала. Он надулся весь и изрекает: а моя жена не позволила бы себе меня в командировку без еды отпустить! Я просто восхитился: это же он не ее похвалил, а себя! Нормальный мужик сказал бы: моя жена всегда мне еду кладет, куда бы я ни ехал. Максимов же отметил не ее заботливость, а свои заслуги в деле ее воспитания — выдрессировал, мол, жену. А Танька — молодец! Десять лет живет на положении прислуги голимой, но присутствия духа не теряет. Всегда веселая, в доме порядок, муж ухожен и обласкан.

Обласкан! Зачем напоминать, Миллер и так думает только о том, как Таня спит с Максимовым.

Но если у них все так плохо…

Позвонить ей, сказать: «Таня, бросайте вашего мужа, идите жить ко мне»? Но разве он сможет простить, что она десять лет жила с подлецом и позволяла себя унижать?