— Она может одеваться при мне. Все-таки я ее муж.

— Что?!

— Ах, она не поставила вас в известность, — усмехнулся Максимов и достал сигареты. Таня возилась в углу, одеваясь, но, похоже, он и не думал помогать ей. — Ну конечно, вы бы не стали заводить интрижку с женой своего начальника.

— Борис Владиславович! О чем вы?

— А что я должен думать, застав свою жену раздетой в вашем кабинете?

— Я смотрел, не нагноилась ли у нее прививка, только и всего.

— Что вы несете, какая прививка? — поморщился Максимов.

— Прививка от дифтерии.

Максимов поджал губы и задумчиво побарабанил по спинке дивана.

Миллеру ужасно хотелось схватить цветочный горшок и изо всех сил опустить его на голову начальника, ко в первую очередь следовало убедить его в невиновности жены. Не хватало еще, чтобы у Тани были неприятности!

— Ты что, не могла сама определить, есть у тебя нагноение или нет? — спросил у нее муж.

— Так ведь под лопаткой, как я увижу?

— Мы, кажется, договорились, что в клинике ты будешь называть меня по имени-отчеству и на вы. Хорошо, а почему ты обратилась к профессору Миллеру, а не ко мне? Или ты забыла, что я тоже врач?

— Вчера я говорила вам, Борис Владиславович, что у меня болит прививка, а вы сказали, через три дня пройдет.

— Профессор Миллер сказал тебе что-то другое?

— Нет…

— Вот видишь. Совершенно нечего было трясти сиськами перед посторонним мужчиной.

— Прекратите! Я не могу допустить, чтобы в моем присутствии оскорбляли женщину, даже если это ваша жена! — крикнул Миллер.

— А вы не учите, как мне разговаривать с собственной женой! Она трясет сиськами перед кем попало, а я что, должен ей за это полонез сплясать? И не надо мне тут пыхтеть, как самовар на веранде! Вы тоже, Дмитрий Дмитриевич, наивный человек, — усмехнулся Максимов. — Она же специально воспользовалась своей прививкой, чтобы вас соблазнить.

— Таня, выйдите! — скомандовал Миллер.

— Дмитрий Дмитриевич…

— Быстро выйдите! — рявкнул он.

В незастегнутой кофточке Таня покинула кабинет.

Максимов поднялся и тоже пошел к выходу. Миллер преградил ему путь.

— Я клянусь, что Таня ни в чем не виновата. У вас нет ни малейшего повода подозревать ее.

— Я лучше знаю свою жену. Она неравнодушна к интересным мужчинам, и, поверьте, ее добродетель не стоит того, чтобы мы с вами ссорились.

Миллер успел подумать, что делать этого нельзя ни в коем случае, но рука поднялась помимо его воли… Через долю секунды он ударил Максимова по лицу.

Тот схватился за щеку:

— Пропустите меня немедленно!

Миллер посторонился.

— Я предупреждал, что не позволю оскорблять женщину в моем присутствии, — сказал он устало.

В дверях Максимов обернулся:

— Учти, я этого тебе не спущу!

— Уверен был, что напоследок вы скажете что-нибудь эффектное.

Оставшись один, Миллер закурил и налил себе коньяка. Он страшно нервничал, но вовсе не потому, что только что засветил по физиономии непосредственному начальнику и этот поступок, наверное, поставит жирный крест на его карьере. Придется уволиться, этого требует элементарная порядочность, а после того как его прокатили с заведованием, хорошую работу он вряд ли найдет. Весь научный мир знает, что у него нет нужных связей, а значит, на руководящей работе он бесперспективен. А если Максимов еще и расскажет о том, что Миллер его ударил… Кому нужен работник, готовый, чуть что, пустить в ход кулаки?