– Но я не везу никакой контрабанды, Вордсворт.

С реки послышался призывавший нас вой пароходной сирены.

– Вы все оставляйте старый Вордсворт. Он ходил смотрел пароход, сразу видел очень плохой человек. Надо быть шибко осторожный.

– Почему, Вордсворт?

– Вы попали хороший руки, мистер Пуллен. Все теперь оставляйте старый Вордсворт, он все делает.

Он неожиданно сжал мне пальцы.

– Вы брал картинку, мистер Пуллен?

– Вы имеете в виду Фритаунскую гавань? Да, она со мной.

Он с облегчением перевел дыхание.

– Вы нравится старый Вордсворт, мистер Пуллен. Всегда честный со старый Вордсворт. Теперь надо садиться пароход.

Только я хотел идти, как он прибавил:

– Есть дашбаш для Вордсворт?

И я отдал ему ту мелочь, которая нашлась в кармане. Какие бы неприятности он ни причинял мне в прежнем, утраченном мире, сейчас я был страшно рад его видеть. Судно кончали загружать, черные створки в борту были еще откинуты. Я прошел через третий класс, где прямо на палубе индианки кормили грудью младенцев, и по ржавым ступеням поднялся в первый. Я не заметил, чтобы Вордсворт взошел на борт, и во время обеда его также не было видно. Я предположил, что он едет третьим классом, чтобы сэкономить разницу для других целей, ибо не сомневался, что тетушка дала ему деньги на билет в первый класс.

После обеда О'Тул предложил выпить у него в каюте.

– У меня найдется хорошее виски, – сказал он.

И хотя я никогда не был любителем крепких напитков и предпочитал стаканчик хереса перед обедом или стакан портвейна после, я с радостью ухватился за его предложение, так как это был наш последний совместный вечер на пароходе. Снова дух беспокойства вселился в пассажиров, их словно захлестнуло безумие. В салоне играл любительский оркестр, и матрос с волосатыми руками и ногами, не слишком удачно одетый женщиной, крутился между столиками, ища себе партнера. В капитанской каюте, примыкавшей к каюте О'Тула, кто-то играл на гитаре и раздавался женский визг. Слышать здесь эти звуки было как-то странно.

– Никто сегодня спать не будет, – заметил О'Тул, разливая виски.

– С вашего разрешения, побольше содовой, – попросил я.

– Доплыли все-таки. Я уж думал, застрянем в Корриентесе. Дожди в этом году заставляют себя ждать.

И словно чтобы опровергнуть его упрек, послышался долгий раскат грома, почти заглушивший гитару.

– Как вам показалась Формоса? – осведомился О'Тул.

– Смотреть там особенно не на что. Разве что на тюрьму. Отличное здание в колониальном стиле.

– Внутри оно похуже, – сказал О'Тул. Вспышка молнии осветила стену, и лампы в каюте замигали. – Встретили, кажется, знакомого?

– Знакомого?

– Я видел, как вы разговаривали с цветным.

Что побудило меня вдруг быть осторожным? Ведь О'Тул мне нравился.

– Ах, тот, он просил у меня денег. А я и не заметил вас на берегу.

– Я смотрел с капитанского мостика – в капитанский бинокль. – Он круто переменил тему. – Не могу никак успокоиться, Генри, удивительно, что вы знаете мою дочь. Вы не можете себе представить, как я скучаю по девчушке. Вы мне не сказали, как она выглядит.

– Превосходно. Очень хорошенькая девушка.