Несмотря на этот окрик — доходяга послушно лег в самую грязь, рядом с завывающим белугой водилой с простреленным плечом. Молодой, из семерки — бросать оружие не спешил, просто поднял руки, держа в одной из них пистолет за спусковую скобу, чтобы было видно.

— Витек! — вдруг присмотревшись, крикнул он — будь здоров, пехтура! Ты чего в братана целишься?

ОМОНовец присмотрелся.

— Санек… Ты что ли?

— Я…

— Вот ё-мое. Отбой, свои. Братуха мой, по Афгану.

Автоматы опустились.

Николай летел в Сирию обычным, рейсовым самолетом Аэрофлота. На этом направлении ходил не доходяга сто пятьдесят четвертый, с пыточными креслами и ненавязчиво-советским сервисом — а красавец шестьдесят второй, самолет для дальних рейсов. Но впечатление сразу ломалось, как только оказывался внутри самолета. Видимо, этот Ил был списан с рейсов в капстраны и брошен на перевозки в страны третьего мира. Пластмассовый столик в кресле впереди был непоправимо сломан, на обивке кресел были подозрительные пятна, а стойкий запах блевотины в салоне невозможно было вытравить даже массированным применением чистящего средства.

Николай летел один, не в группе — и моментально выделил три категории пассажиров. Первая — самая малочисленная — обычные граждане, гражданские, летящие в Сирию по своим делам. Они отличались явно не военными повадками и большим количеством сумок, какие они рассовывали по отсекам над креслами. Вторая категория — побольше — это братья наши меньшие, Николай окрестил их «духи». Как он будет работать с ними, он не знал, с Афгана у него сложился острый комплекс подозрительности к тем, у кого есть борода и кожа темнее обычной. Хотя он понимал, что Сирия не Афганистан, и вроде как социалистическая страна — поделать он с собой ничего не мог. Хотя эти… на духов они мало были похожи… или усатые или чисто выбритые, оливковая кожа скупые, экономные движения. Институт дружбы народов имени Патриса Лубумбы, Военно-Дипломатическая академия и другие тому подобные заведения. Возвращаются… мелиорировать, в общем. Третья, самая многочисленная категория — советские, едущие по контракту. Настоящему, гражданскому и такие же как он, мелиораторы. Эти отличались чересчур громкими голосам и позвякивающими сумками. Как только самолет взлетел — они, разбившись на группки, и не обращая внимания на стюардесс, начали дегустировать, прикладываться и иными способами выражать приязнь богу виноделия Бахусу. Николай заметил, как на них смотрел сидевший неподалеку сириец — и ему стало мерзко и стыдно за своих. Ни к какой из компаний он не присоединился.

Шестьдесят второй летел без промежуточных посадок. Когда объявили по связи о том, что они пересекли границу СССР — веселые компании под приветственные крики налегли на водку еще сильнее, хотя многим уже было «под горлышко». Кто-то уже пугал унитаз, кто-то издевательски пел советский гимн пьяным голосом… вот тогда то все и произошло.

Стюардессы старались ни во что не вмешиваться и вообще показываться как можно меньше. Но одной — все же пришлось пройти в хвост салона… и какой-то жлоб схватил ее за руку. Это произошло всего в трех креслах от того ряда сидений, где сидел Николай.