Как думы о байковом одеяле и лучезарный, почти платонический восторг надежд совместились в один миг в одном и том же сердце, черт его разберет!
33. Страдания немолодого Кокотова
– …Римма грустно улыбнулась и пошла прочь, молодо покачивая пожилыми бедрами. А я долго смотрел ей вслед, вспоминая слова Сен-Жон Перса: «Время – самый медленный и самый разрушительный ураган!» У вас было, коллега, что-то подобное?…Кокотов, о чем вы думаете?
– Я?
– Вы!
– Ни о чем…
– Оно и видно. А вы подумайте лучше о том, что будет делать Юлия, получив приглашение в ресторан.
– Трудно сказать…
– Если б я знал, что Валька так ослабит ваш интеллект, я бы ее не присылал!
– Прекратите!
– Думайте и уберите телефон! Что вы смотрите на него, будто импотент на нечаянную эрекцию! Лучше достаньте из холодильника пиво! Скорей! Страдаете тут как немолодой Вертер? Вы еще застрелитесь!
– Но Регина Федоровна… Может, вам лучше выкурить трубку?
– К черту трубку! К черту Регину Федоровну! Несите пиво, гипсовое чудовище!
Последнее оскорбление сломило Кокотова своей внезапной экспрессией, он пожал плечами, встал, подошел к холодильнику, вынул бутылку «Крушовицы» и, сжав ее леденеющими пальцами, отнес Жарынину. тот с достоинством принял лечебный сосуд, достал, изогнувшись, трость, прислоненную к спинке кровати, обнажил кинжал и молниеносным движением сорвал едва успевшую пшикнуть пробку. Писатель только теперь заметил, что у самого основания клинка имеется фигурная выемка, словно специально предназначенная для раскупоривания пивных емкостей. Режиссер впился губами в горлышко и застыл, запрокинув голову, как горнист на зорьке: лишь судорожно прыгал его кадык, да стремительно, словно шприц, пустела бутылка. На лице же Дмитрия Антоновича в этот миг остановилось совершенно особенное выражение. Оно трудно поддается словесному объяснению, и очень приблизительно его можно назвать «тихой пивной радостью бытия». Однако самое удивительное заключалось в том, что автор «Роковой взаимности» вдруг испытал к этому похмельному, потному, краснолицему человеку, которого еще несколько дней назад и не знал вовсе, чувство почти родственной приязни и внутреннего сродства. Он даже почувствовал во рту бродильный вкус пива.
– Хорошо! – отдышавшись, произнес режиссер и посмотрел на соавтора добрыми влажными глазами. – Теперь за дело! Итак, что будет делать наша Юленька, получив приглашение Борьки? Ваша версия?
– Ну, наверное, наверное… – пробормотал Кокотов, – она будет… прикидывать, что надеть на свидание. Да?
– Пра-авильно, умница! Она же идет в ресторан с олигархом! Кстати, в какой ресторан они идут?
– Может, в ресторан «На дне»?
– Это еще что такое?
– Ну, хорошее место, там обстановка начала двадцатого века, официанты одеты персонажами Горького…
– Босяками? Нет, не годится! Боря поведет Юлю в «Золотой трепанг», это высший класс. И вот она уже звонит подругам, живо рассказывает: у меня очень важное свидание в «Золотом трепанге», конечно, деловое, но этот человек когда-то был в меня сильно влюблен, и я должна ему снова чуть-чуть понравиться! Подруги ахают, изумляются, проникаются, советуют, но главное – начинают ее одевать. Нельзя же идти в «Золотой трепанг» в том же костюме, в каком ходишь на выпускные вечера к своим ученикам! Одна приятельница дает ей новое бутиковое платье, вторая отрывает от себя комплект от «Булгари»: кольцо, сережки и браслет. Третья ведет ее к своей парикмахерше, и они сообща придумывают Юльке макияж и роскошную прическу… Нужна еще какая-то пикантно-трогательная деталь!