Странно, сейчас всего три часа дня, обычно он раньше вечера и не появляется.

Я прикладываю ладонь козырьком ко лбу и невольно засматриваюсь на этого мужчину. Знаю, что нельзя, но все равно смотрю. Его образ воскрешает в памяти человека, которого я в ту ночь вырвала из себя, словно больной зуб, но рана до сих пор кровоточит и нет никаких шансов, что она заживет в обозримом будущем.

— Слушай, ну помоги сестре наладить личную жизнь, — почти клянчит Вероника, приподнимаясь и поправляя прическу. — У тебя есть Ян, а я хочу этого красавчика.

— А как же «я не встречаюсь с мужчинами, у которых нет миллионного счета в банке»?

— Кто тебе сказал, что он простой смертный?

— Ну … разве он не детский хирург? — Я немного в ступоре, потому что чувствую себя единственной среди приехавших, кто не знает всем известную тайну.

— Фамилия Садиров тебе о чем-то говорит?

— Впервые слышу.

— Погугли на досуге, узнаешь много интересного.

— А в двух словах?

Ника закатывает глаза, как будто это я, а не она, начала разговор о страшной тайне друга Яна.

— Садировы — это нефть и игорный бизнес. Это огромные денежные мешки, и наш нелюдимый доктор — единственный наследник этого богатства.

Я перевожу взгляд на Наиля, который как раз поправляет Маришкину шапку и, присаживаясь на корточки, стряхивает снег с ее курточки. Есть что-то притягательное в этой скупой мужской заботе, что не дает мне отвернуться, хоть обычно я делаю это сразу же.

Сегодня он в светло-сером вязаном свитере с «горлом» под самый подбородок, простых темно-синих джинсах, коротком пальто и в спортивных ботинках. И снежинки в каштановых волосах так и просятся, чтобы их стряхнули.

Нет смысла врать самой себе — он мне нравится. Куда сильнее, чем должен бы нравиться друг мужчины, с которым я дала себе обещание попробовать строить отношения.

Но также нет смысла пытаться увидеть в моей странной симпатии что-то большее, чем просто интерес. Мне хорошо и комфортно в своей заново отстроенной раковине: ничто и никто меня не трогает, и даже Ян, с которым мы теперь много и активно общаемся, всего лишь интересный мужчина, который вполне может стать кем-то большим, если я пойму, что могу ему доверится. А любовь?

Я смотрю на весело что-то щебечущую Маришку, на то, как она активно жестикулирует, рассказывает нелюдимому доктору и при этом сверкает, словно умытое солнышко.

Любить я буду только дочь. Она, хочется верить, никогда не обманет, не предаст и не вычеркнет меня из своей жизни одним простым «заигрались».

Мне не больно. Потому что болеть уже нечему. И слава богу, что все закончилось так. Наверное, если я когда-нибудь встречу Ветра и по дикому стечению обстоятельств узнаю, что это — он, то обязательно скажу спасибо за эту прививку от романтической чепухи. Больше никаких сентиментальных разговоров, больше никаких наивных вскрытий раковины. И самое главное — больше никакого доверия. Ну и что, что это похоже на десятиметровый забор за колючей проволокой? Рано или поздно, я встречу человека со схожими взглядами на жизнь, и мы станем друг для друга хорошими сожителями. Это моя программа максимум. А чтобы никогда не забыть полученный урок…