Прежде, чем успеваю опомниться, Лейла берет меня за руку и тянет куда-то через всю площадку. Нас толкают, но она вцепилась так крепко, словно от этого зависит наше выживание в этом человеческом море.

Мы протискиваемся в какой-то коридор, а оттуда — в закрытую зону. Лейла смотрит на меня — и вдруг хватает за лацканы пиджака, тянет на себя, чтобы буквально ужалить поцелуем. Пятится, ныряет за бархатную ширму, и мы окунаемся в безумие кислотных огней и тягучей музыки больше похожей на плач китов.

Я всегда с ума сходил от ее поцелуев, от того, сколько в них греха и похоти. Вот и сейчас Лейла целует так, словно и не было нашего бурного разрыва, словно я не ушел, громко хлопнув дверью, не бросил ее на обочине своего прошлого, как картонную коробку с воспоминаниями. Лейла, бесстыжая Лейла, чье тело так идеально совпадает с моим.

— Скучала по тебе так сильно, — стонет мое личное Проклятие и шарит у меня под пиджаком, царапая рубашку. — Так сильно.

И я скучал, но я лучше сдохну, чем признаюсь.

Отрываю ее, словно медузу, и отодвигаю, хоть Лейла выглядит такой соблазнительной, что я готов нарушить все обещания самому себе и забить хер на эти два года одиночества. Она все-так же красит губы ярко-алой помадой, все так же носит волосы заплетенными в какую-то феерическую прическу, и от нее все так же пахнет древесными духами.

Такой она была и в тот день. Она — и, блядь, тот хрен, который стирал со своих губ алое клеймо ее поцелуя.

— Какое горячее приветствие. По какому поводу, Лейла?

После грохота музыки нужно время, чтобы заново привыкнуть к звуку своего голоса. И я, совсем как ее любовник в тот день, провожу по губам тыльной стороной ладони. С горечью смотрю на алые следы.

— Я правда соскучилась, — повторяет она и начинает нервно теребить массивный камень на нашейном обруче.

Дорогое украшение, но я дарил ей лучше. Так и подмывает отпустить едкий комментарий по поводу игры на понижение, но тогда я могу ненароком обнажить и свою боль. Можно не сомневаться, Лейла с удовольствием разбередить ее своими идеальными хищными ногтями.

— Так соскучилась, что готова раздвинуть ноги в первую же встречу?

— Наиль, не груби.

— Да пошла ты, Лейла. Вместе со своими «соскучилась».

В ее карих глазах появляется боль, и как будто даже настоящая. Но я слишком хорошо помню, какой притворщицей она была и не дам поймать себя на ту же удочку. Пусть строит печальные глазки своему мудаку. Старому или новому — мне все равно.

Она медленно обводит пальцами контур губ, кое-как избавляясь от следов размазанной помады. Потом хватает со стола сумочку, достает оттуда упаковку с влажными салфетками и нетерпеливо тычет одну мне. Почему бы нет? Беру, нарочно тщательно вытирая след на коже, а Лейла тем временем вытирает свои пальцы.

— Мне нужно в комнату для девочек, — говорит с раздражением. — Никуда не уходи — нам нужно поговорить.

— Я так не думаю.

— Наиль, нам действительно есть что обсудить.

— Ну ок, у меня есть пара минут.

Когда Лейла исчезает за ширмой, я чуть не взрываюсь от того, что одна часть меня хочет нагнуть эту лживую суку над столом и хорошенько ее отодрать, а другая предлагает просто свалить и сделать вид, что сегодняшней встречи не было вовсе. И эти противоречия раздирают злее, чем стая бешеных собак.