"Повезло, что это была я, — думала Диве. — Повезло, что она сказала все это мне, а не другой девице, иначе пришлось бы думать, как заткнуть оной рот".

На этот счёт воспитанница дома матушки Готе иллюзий не питала, благо нагляделась на женскую дружбу во всех её проявлениях. И нет, Дивера вполне себе верила, что в теории доверие между женщинами возможно… но она не поставила бы на него и стеклянной монеты, когда речь заходила о мужчинах.

Как бы отреагировал кто-то вроде Эта, если бы ему передали слова Ири? Едва ли он понял бы их правильно, а уж если верно расставить акценты… Диве прикусила губу, давя в себе недостойные желания. Что скрывать — там, в глубине души, ей немного хотелось рассказать. Только вот не всем желаниям стоит потворствовать.

Нет уж, она оправдает оказанное ей доверие! Пусть госпожа Ири перед свадьбой развлечётся со своим особенным человеком — ей, Дивере, не впервой быть запасным вариантом. Да это же была её работа, можно сказать! И тем более грустно и иронично, что её считают достойной девушкой.

Увы, и близко нет. Но, на счастье, её нельзя назвать и неблагодарной дрянью.

Диве скользнула в свои покои, к которым все не могла привыкнуть — настолько уютными и богатыми они были. Ещё одна монетка в большую-пребольшую копилку того, чем она была обязана Властелину, ещё одна услуга, о которой им с девочками даже не пришлось просить… Она тряхнула головой. Неправильный настрой! Через час ей предстоит встреча с господином Этом, и она должна быть уютна, легка и удобна, как домашняя одежда.

Диве знала лишь один способ добиться этого. Она шагнула к сундучку, где прятала то немногое, чем истинно дорожила, и бережно достала старую музыкальную шкатулку. Фигурный ключик медленно повернулся, воскрешая в памяти воспоминания о матери. Раз, два, три, щелчок…

Диве сделала шаг назад, слушая, как шелестит что-то внутри шкатулки. Она поднялась на носочки, вытянулась, точно струна, обретая равновесие, раскинула руки, словно крылья, после — замкнула их в замок за спиной и сложилась пополам, касаясь животом и грудью ног, дыша в собственные колени.

— Ты должна чувствовать равновесие, — голос матери звучал сквозь время, как путеводная нить. — Между тем и этим, между да и нет, между ложью и верой, между отчаяньем и надеждой. Равновесие, Дивера. Представь, что ты садовая игрушка, подвешенная за макушку; представь, что ты геометрическая фигура, сквозь которую проходит единственная ось. В жизни, в дружбе, в колдовстве, в любви, в танце самое важное — отыскать равновесие. Медленно выдохни — и ощути его. Изгибайся, подстраивайся, двигайся, но не позволяй оси сломаться, не позволяй ниточке порваться. Равновесие… мы никто без него.

Она выпустила воздух из лёгких, слыша, как открывается шкатулка, выпукская на волю первые звуки знакомой до последней ноты мелодии. Она плавно распрямилась, выгнулась, с наслаждением чувствуя, как оживает тело, растягиваются мышцы, смываются сомнения и дневная усталость. Осталось лишь одно — ось равновесия, пойманного и потерянного, невидимые верёвочки, удерживающие за макушку, и ритм. Диве не смотрела, но знала — благо, выучила каждое движение до последнего — что как раз сейчас поднимаются из глубин шкатулки две фигурки, чтобы заплясать под музыку. Девушка и черный дракон танцевали там, на столе, и Диве кружилась по комнате вместе с ними, отдаваясь танцу — лишь ему одному! — до конца, растворяясь в нём.