Умный мальчик, все правильно сказал. Я наконец-то полноценно поела, после чего улеглась и заснула крепким сном праведника.

Следующий день я тоже посвятила расчетам. А потом села писать аналитическую записку. По-французски я говорю неплохо, но такой документ пришлось сначала создать на русском языке, а потом перевести. На это ушло два дня. Всего я уложилась в четыре, как и обещала Жакобу. Так что его звонок не застал меня врасплох.

— Можете получить готовое.

— Мадам, скиньте готовый материал на флэшку. Я заберу с собой. Если Вам не трудно, продублируйте все по электронной почте. Мне к Вам подъехать, или?

Я представила себе еще один визит этого типа. Нет, я больше не выдержу.

— Незачем Вам ко мне ехать, тратить драгоценное время. Завтра мой сын поедет в институт, и все Вам завезет прямо в гостиницу.

— Отлично, мадам! С Вами очень приятно работать.

И пошел рассыпаться в любезностях. Так что прощались мы лучшими друзьями. Не знаю, что он там расскажет Жану Мишелю, я сделала все, что могла. Пусть другие сделают лучше.

На следующий день Сергей отвез материал Жакобу, а вечером сообщил, что тот должен завтра рано утром улететь. Никаких сообщений об авиакатастрофах не последовало, из чего я заключила, что маленький сплетник благополучно прибыл на родину.

Через два дня я получила сообщение из канцелярии трастового фонда: меня поблагодарили за отлично проделанную работу. Письмо пришло за подписью какой-то Марты Гединке. Все. Больше мне никто не позвонил.

И вот тут на меня надвинулась настоящая депрессия. Вроде все рассосалось, финансовый вопрос решился, мои знания снова оказались востребованы, а вот поди ж ты…Мне было на все наплевать, ничего не хотелось. Целыми днями я лежала, отвернувшись к стене… Голода не чувствовала, ела только под настоятельные Сережкины уговоры.

Иногда ему прямо-таки приходилось запихивать в меня съестное. Правда, пила воду: жажда — пожалуй, единственное чувство, которое оставалось, кроме позывов к удовлетворению естественных потребностей.

Говорят, в таком состоянии люди начинают ходить под себя. Я до этого не дошла. Природная брезгливость у меня оказалась сильнее депрессии, и даже жажды жизни. Но все равно, толку от меня было, как от какой-нибудь колоды.

Мой сын не знал, что делать. Приводил ко мне врачей, звонил во Францию Манане советоваться, даже пробовал воздействовать на меня через бабушку с дедушкой. Пришлось им все рассказать, и Катерине заодно. Не знаю уж, кто как воспринял новость, меня это абсолютно не интересовало. Но все попытались как-то на меня повлиять, и все с нулевым результатом. На врачей я внимания не обращала. Они приходили, смотрели и уходили, выразив сожаление, что в моем положении их средства противопоказаны.

Один раз в сопровождении отца приехала моя мама Под ее ламентации я закрыла голову подушкой, и только. Она повозмущалась, но принуждена была отступить, и больше не приезжала, осведомляясь о моем состоянии по телефону.

Отец приезжал регулярно, привозил еду и сидел около меня часа по два, рассказывая о том, как у кого идут дела. Видно, надеялся, что это меня хоть как-то заинтересует. Напрасный труд.