Война не может сделать человека лучше. Она пробуждает в нем самые низменные желания, позволяет выплеснуться первобытным инстинктам. Психика нормального индивида не может смириться с убийством другого человека. Любая война несправедлива, если человек не защищает свой дом, свою землю и свою семью. Солдаты часто не понимали, что они делают в этой жаркой стране, а разговоры об интернациональном долге были вообще непонятны солдатам и даже офицерам, воевавшим в Афганистане.
Во взводе, в котором служил Ганифа, из трех десятков парней половина были из среднеазиатских республик, а оставшаяся половина – из славянских. В первые дни напряжение между двумя группами солдат ощутимо витало в воздухе. Азиатам не нравилась его украинская фамилия, а славянам его татарское имя. Ганифе и здесь не повезло. Ни одни, ни другие не принимали его за своего. Но на войне, когда общая опасность сближает, такие глупости не могут быть определяющими в отношениях группы людей, часто рискующих жизнью. Уже после первого боя, когда были ранены сразу несколько солдат, все национальные распри были забыты раз и навсегда. Для местных жителей любой человек, одетый в советскую солдатскую форму, был «шурави», даже если он был таким же мусульманином и таджиком, как и стрелявший в него моджахед. Справедливости ради следует сказать, что случаи перехода солдат на сторону противника были очень редки. Только попавшие в плен иногда ради сохранения жизни соглашались принять мусульманскую религию. А сами мусульманские солдаты почти не попадали в плен, прекрасно понимая, что с ними расправятся беспощадно и с особой жестокостью, так как считали этих «шурави» отступниками веры.
В конце года советское командование провело последние крупные войсковые операции «Залп» и «Магистраль», рассчитывая окончательно задавить моджахедов. Но победить в партизанской войне еще никому не удавалось. Моджахеды уходили из одной провинции и оказывались в другой. А самое печальное было в том, что их поддерживали местные жители, среди которых было много родственников и близких.
В декабре восемьдесят седьмого мотострелковая рота вышла на реализацию разведданных. Ганифа, сержант Алексей Попов и рядовой Галимов первыми вошли в кишлак под прикрытием БМП. За «броней» следовал взвод. Никто не мог предположить, что в кишлаке находилась столь крупная банда душманов. Взвод попал в огненный мешок, боевую машину пехоты тотчас подбили из гранатомета, и она перекрыла собой узкую улочку, отрезав взвод от головного дозора. Находившиеся далеко впереди три бойца были окружены и мгновенно схвачены душманами.
Взвод отступил и запросил поддержку.
Пленных бойцов связали и положили на земляной пол в одном из домов.
Затем началось самое страшное. Появившийся командир моджахедов говорил на пушту. Но рядом с ним был пожилой мужчина небольшого роста, который говорил по-русски. У пленников отобрали документы, и здесь Ганифе впервые в жизни помогла украинская фамилия его матери. Его с Поповым решили допросить после. Не повезло Галимову. У него было характерное азиатское лицо и фамилия, которую прочел этот проклятый переводчик. Но было и еще одно самое важное доказательство его принадлежности к мусульманской религии. Душманы стащили с него брюки и обнаружили, что он обрезан по мусульманскому обычаю. Дальше разговоров не было. Тот самый переводчик деловито и аккуратно перерезал горло Галимову, как обычно режут баранов. Ганифа понимал, что как только с него снимут брюки, его ждет подобная участь. И готовился умереть, пытаясь унять крупную дрожь, появившуюся сразу после того, как Галимов захрипел. Потом начались допросы сержанта. Его били и резали, пытаясь выяснить, какими силами располагает взвод. Попов держался, плевался кровью, страшно ругался, но ничего не отвечал.