— Ну, работай...
Кисель прошел.
— Погоди, — сказал Васька.
Кисель подошел.
— Знаешь что... — предложил Васька. — Едь ты за бриллиантами, за серебром, еще за каким-нибудь добром... Только Марусю не трогай. Люблю я ее... Пожалей ты... нас...
— Я ее тоже люблю. Со школы...
— Тут не школа. Тут дочка у нас. Жили нормально, а ты как мозоль, как прыщик, как бельмо какое появился...
— Это я бельмо? — взвился Кисель. — Люблю я ее, понял? И она меня любит, понял?! Разуй глаза! И дочка... Это... Моя! Моя, моя Галюня!
Васька прижал носовой платок с пчелой к левой щеке Киселя. Тот дико взвыл, согнулся, закрутился на одном месте. Спокойный Васька смотрел на него. Кисель разогнулся.
— Ну, Чунчабарабанча! — прохрипел он, сжимая кулаки.
Васька пришел домой. Возбужденный. С «фонарем» под глазом.
— Что это с тобой? — спросила жена.
— Где Галюня? — волнуясь, спросил Васька.
Маруся кивнула на соседнюю комнату.
Васька вошел. Молча взял дочку на руки. Подошел к зеркалу.
— А что это у тебя, папуля? — спросила девочка.
— Пчелка укусила... — Васька показал мешочек с пчелами.
— Больно?
— Больно...
Галюня подула на глаз папули. Васька пристально рассматривал себя и дочку в зеркале, сравнивая детски губы, брови, нос со своими. Заметил на шее родинку.
— Ну-ка, покажь, покажь...
— Уй, щекотно! — заверещала Галюня.
Васька расстегнул ворот рубашки и стал искать родинку у себя на шее. И нашел! Почти на том же месте! Засмеялся облегченно. Стал целовать дочку.
Из передней за ними наблюдала Маруся.
Васька отпустил Галюню и вышел из хаты.
Во двор пришел Васька. Ходас лежал на скамейке и постанывал. Злосчастный кирпич валялся в траве. От него шел пар.
— Принес? — спосил отец.
— Ага, — шмыгнул разбитым носом Васька.
— Давай пришпандоривай...
Васька, при помощи носового платка, достал из мешочка одну пчелу, посадил ее отцу на поясницу, чуть прижал.
— Ну как? — спросил у отца.
— Не кусает.
— Так у тебя кожа, как у слона... Тут и змея не прокусит.
— А ты разозли ее!
Васька поднял пчелу.
— А ну, кусайся! — и опять посадил.
— Ой, хорошо, — прокряхтел старый Ходас. — Давай другую...
И пока Васька одну за другой «пришпандоривал» к его пояснице пчел, старик чуть вздрагивал, сладко щурился и улыбался от удовольствия.
— Все?
— Все.
Старик медленно приподнялся, сел на скамейку, осторожно-осторожно пошевелил плечами.
— Совсем другое дело...
И вдруг его взгляд упал на Васькины «легкие телесные повреждения».
— Кто это тебя?
— Ай, — только махнул рукой Васька.
— Кисель, что ли?
Васька вытер тыльной стороной ладони сукровицу под носом, сказал возмущенно:
— Гад... Понимаешь, ну пускай уж про Марусю что-нибудь там такое, а то... Галюня, говорит, от него. Выдумал, ювелир несчастный... Да она на меня и похожа-то... Я не вытерпел...
Выражение глаз у старого Ходаса стало тяжелым. Даже страшным.
Он вошел во двор Киселихи, плотно закрыл за собой калитку. Кисель сидел на колодке перед поленницей дров и прижимал к опухшей щеке обух топора. Лицо у него было свирепое.
— Мать дома? — спросил старик.
— В город пошла, — буркнул Кисель.
— Кто в хате?
— Никого... А че тебе надо?