– Возвращайся в свой джагун, живо! – грубовато велел Хубилай и удивился, когда Чинким обнял его, судорожно стиснув, и помчался к коню.

Войско скакало все утро напролет, преодолевая милю за милей то легким галопом, то быстрым шагом. Дозорные следили за армией Арик-бокэ и постоянно докладывали Хубилаю. Свежим коням и всадникам сорок миль нипочем, но после долгих странствий воины хана смертельно устали. Хубилай представлял, как они, миля за милей, загоняют обессилевших коней, а хромых и немощных бросают. Коренастых коней разводили из-за их выносливости, и сейчас они упорно брели вперед, как и седоки, не обращая внимания на боль в спине и ногах.

Потом – вот чудо! – Хубилай начал узнавать холмы вокруг Каракорума. Серо-зеленые склоны навевали воспоминания. Он же вырос в столице, как ему не помнить ее предместья? Сильные чувства накрывали с головой: он дома! Сколько планировал, сколько высчитывал, а этот фактор не учел… Он вернулся домой. До города, построенного его дядей, несколько миль, а Хубилаю нужно сразиться с братом, нужно испробовать людей, вымуштрованных в далеких сунских землях… Хан тихонько засмеялся, чувствуя, как слезы жгут глаза.

Вокруг Каракорума изначально строили стену высотой примерно в человеческий рост. После первой же атаки на город ее укрепили, добавив смотровые башни и надежные ворота. Хубилай уже не знал ни сколько людей живет за стеной, ни сколько ютится вокруг нее в жалких юртах. Молодым он не раз бродил здесь; воспоминания о тех прогулках были и яркими, и горькими. Жилось в юртах непросто. Люди тянулись в столицу за хорошей работой, за богатством, но возле трущоб не было сточных канав, а обитателей набивалось столько, что на рассвете от запаха мочи и экскрементов стошнило бы и здорового. В улусах стойбища чистые и зеленые, но когда кочевники беднеют, появляются трущобы, в которые после заката отважится заглянуть редкий мужчина.

Лишь когда вдали показались белые стены, Хубилай наконец приказал остановиться. Пока ему противостоит Арик-бокэ, он старался не думать о будущем. Раз жизнь висит на волоске, планы строить чересчур самонадеянно. Тем не менее, глядя на дымку за последними рядами воинов, хан думал о бескрайних цзиньских просторах вокруг Шанду. Там хватит места каждому, там его подданные будут жить как люди, а не как скотина в тесном загоне. Засидевшись на месте, его подданные болеют, причем дело не только в эпидемиях, лютующих в Каракоруме каждое лето. Солнце нещадно палило, и Хубилай содрогнулся при мысли о заразе, которая плодится, пока город увязает в грязи. Хан не сомневался: если уцелеет, то обеспечит народу лучшую жизнь.

Урянхатай словно превратился в неугомонную пчелу – носился всюду, отдавал команды, поддерживал тумены в образцовом порядке. Знамена Хубилая подняли вдали от места, где находился он в окружении слуг. Криво улыбаясь, он смотрел на желтое шелковое полотнище: дракон извивался на нем, как живой. Нести знамена Хубилай брал только добровольцев, ведь на них падало больше всего стрел. Лишь знаменосцы держали тяжелые щиты, которые сберег Хубилай, лишь на их коней надели нагрудные доспехи. Сам хан поедет вдали от знаменосцев, в четвертом ряду, и приказы станет отдавать незаметно от врага.