— Сидор, — сказал он входя, — брат ограбил меня!

— Как? Да можно ли этак-то? А в часть бы его, батюшка! Нешто на него, разбойника, суда нет? Да мы все твои холопы присягнем!

— Эх, теперь меня всякий грабить может. Не живой я, Сидор, а мертвец!

— С нами крестная сила! — даже отшатнулся от него старик. — Что ты говоришь, батюшка!

— То, что есть! — И Брыков в волнении рассказал ему свою историю.

Старик крестился и всплескивал руками; наконец он, успокаивая барина, сказал:

— Батюшка, да ведь царь-то все рассудит! Не бойся! А мы тебе все — что живому, что мертвому — верные холопы.

Брыков опустился на табуретку в кухне и бессильно схватился за голову. Все рушится, все падает. Богатый обращен в нищего, ограблен, лишен имени, и кем же? Братом!

Вечером он пошел к Маше.

Она встретила его радостным возгласом и спросила:

— Ну, что?

— Все плохо, — печально ответил он и рассказал ей о своем положении.

Девушка сделала ему предостерегающий знак и тихо сказала:

— Не говори отцу!

Они вошли в горницу.

— Кха, кха, кха, — кашляя и охая, заговорил старик Федулов, здороваясь с Брыковым. — Ну что, батюшка, каких дел наделали?

Брыков постарался сделать веселое лицо.

— Ничего! Худого особенно нет. Архаров, генерал, приказал мне государю просьбу подать. Он вскоре назад поедет… проездом.

— Так, так! — сказал старик. — Ну, а с братцем Дмитрием Власовичем как? С имением?

— Что же? Мое при мне остается, — ответил Брыков, чувствуя, как краснеет под пытливым взглядом старика.

Тот покачал головой, пожевал губами, а потом решительно произнес:

— Только знай одно, сударь мой: пока ты этих дел своих не окончишь, не невеста тебе моя Маша. И до той поры ты и дорогу сюда забудь, потому для чего тень на нее бросать? А когда снова в права войдешь — милости просим!

Брыков побледнел и хотел возражать, но Маша незаметно стиснула его руку. Тогда Брыков поднялся и, сухо поклонившись старику, сказал:

— Благодарю, Сергей Ипполитович! Всего ждал я от людской злобы, только от вас таких слов не ждал. Думал, вы по-родственному.

— Не обессудь! — сказал старик, покачав головой. — Сам видишь: дело несуразное. Не могу же я дочь за покойника выдавать. Иди, иди, не гневайся! Маша, Машенька! Где ты? А, вот видишь: она даже убежала от стыда. Иди, иди, друг Семен Павлович, и на меня не сердись! Я дочку жалеючи говорю так-то!

Смущенный и растерянный, Семен Павлович вышел из дома Федулова, но в темном палисаднике его схватила за руку Маша, и он тотчас ожил, хотя предчувствие беды еще сильнее сжало его сердце.

— Сюда иди, милый, на зады! — шепнула девушка.

Они крадучись обошли дом и сели в беседку, устроенную над ледником.

— Что случилось? Отчего старик изменился? — спросил Брыков.

— Ах, милый! — прижимаясь к жениху, ответила Маша. — Ведь за меня сватался твой брат, Дмитрий.

— Кто?

— Тсс! — остановила его Маша. — Кто? Брат твой! Ты ему всегда верил, а он — первый твой враг. И вот прирязался он ко мне, а теперь отец меня за него выйти заставляет. Милый, они все против тебя!

— Как, Маша? Я ничего не понимаю!

— Где же понять, милый. Я сама ничего не понимаю тут. К папаше ходит Воронов, такой поганый подьячий. Папаша во всем его наставляет, а он к Дмитрию идет и того учит. Они говорят, что ты теперь мертвый.