Солнце заливало комнату. В его слепящих лучах роились легкомысленные пылинки, на нагретом полу лениво жмурился сытый Сволочь. Мама нежно погладила спящего Костю по голове.

– Вставай, сынок, завтрак простынет.

– Ну-у-у, протянул Костя, – я еще посплю.

– На работу пора, – не сдавалась мама.

– Не хочуу-у-у на работу, – монотонно тянул Костя, – не пойду-у-у на работу.

– Надо, сынок, надо, – мама не уходила.

Костя с усилием приоткрыл не желающие разлипаться веки. Его красивая городская мама зачем-то убрала свои светлые волосы под белый платок, вместо привычных старых домашних джинс на ней было темное, в мелкий белый цветочек платье.

– Мама? – не понял Комаров.

– Господи, – всплеснула руками мама, – совсем загнали мальчонку! Бредит!

Только сейчас Костя окончательно проснулся и понял, что спит он не на своими любимом продавленном диване, а на огромной кровати с никелированными шишечками, которую он прозвал «катафалк» за небывалый размер и высоту, а рядом стоит не мама, а хозяйка, Анна Васильевна.

– Простите, – вскочил Комаров, – ошибся.

– Ничего, – хорошо улыбнулась Анна Васильевна, – мне даже приятно. И то смотрю – кастрюльки на крыльце нет, ужин не тронутый, а ты спишь, как херувим. Совсем, думаю, загнали квартиранта. Вот и решила разбудить. Не серчаешь?

– Да что вы, Анн Васильн, – искренне сказал Костя, уплетая горячие, заплывшие сметаной блины, – и не знаю, что бы делал без вас. Вы и правда, как мать родная обо мне.

Хозяйка смахнула быструю слезу, еще раз, осторожно, погладила квартиранта по голове и вышла, прихватив вчерашний, несъеденный ужин.

– Блин оставь, – раздалось с печи.

– За вчерашнее тебе не блин, а дрын надо бы, – вспомнил Костя предательство Деда-с-печки.

– Ну, не злобись, не злобись, – заворчал дед, – чувство юмора у меня такое, некондиционное.

– Нетрадиционное? – не понял Комаров.

– Оно самое, – обрадовался дед.

– Да черт с вами, – махнул рукой Костя.

Злость на деда прошла, а вчерашнее казалось скорее смешным, чем неприятным. Смутно, как забытый сон, вспомнил он, что вроде бы как примирился с мамашами болтливых подружек Светки Рябушкиной.

– Вот как удобно все устроилось, – вслух порадовался он, – и не пришлось по домам ходить, извиняться за неудобство. Сами пришли и простили.

– Чего-то я не понял, – с набитым ртом спросил дед, – про какое извинение талдычишь.

– Да погорячился я вчера, – с охотой, как о давно прошедшем, начал рассказывать Комаров, – наотправлял повесток, девчонок перепугал до смерти. Добрый человек присоветовал пройти по домам, повиниться, а вышло лучше: женщины сами пришли.

– Постой, постой, это какой умник насоветовал тебе по домам с поклонами ходить? – переспросил печной, чуть не поперхнувшись блином.

– Ну с какими поклонами? – возмутился Комаров, – просто извиниться за некорректные действия. А посоветовал человек хороший, в жизни разбирающийся, начальник, хоть и горохового цеха.

– А скажи-ка, внучек, – гнул свою линию дед, – когда ты эти повестки рассылал, ты что-то незаконное делал?

– Да нет, – пожал плечами Костя, – все по закону. Просто я не учел специфику местного уклада, вот не совсем ладно все и вышло.