– Спасибо, – кивнула Кира, жалея, что притащилась в этот городок. Глупая затея, недаром Маша не хотела сюда ехать, хоть этого и не говорила.

Плохой из Киры следователь. О чем она станет беседовать с Лизой, у которой уже трое детей? О том, какая Надя была хорошая и какой Дениска плохой?

Учительница продиктовала номер мобильного и пояснила:

– Стараюсь запоминать цифры. Память нужно и молодым тренировать, а старым тем более.

Кира на собственную память не надеялась и вписала номер в электронную память сотового телефона.

Женщина задумалась и напоследок сказала:

– Я в воскресенье к мужу на могилу ходила, ну и к Федосеевым зашла. На их могиле цветы лежали, засохшие. Розы. Кроме меня, им никто цветов никогда не носил…

– А перед этим когда вы были на кладбище?

– Сразу после Пасхи.

Денис?

Не успев выйти из тюрьмы, понес цветы на могилу погибшей Нади?

На обратном пути Кира опять сидела у окна, смотрела на мелькающие платформы и заставляла себя верить, что найдет убийцу. Это будет трудно, но она найдет.

Она не догадывалась, что убийца совсем рядом.

Конечно, Аля подняла панику зря, и уже вчера к вечеру у Данилки температуры не было. Особенность дочери немедленно ставить тяжелейшие диагнозы Анатолия Михайловича выводила из себя, и вчера он в очередной раз попытался вправить ей мозги. Разговаривали они тихо, стоя около входной двери, Анатолий Михайлович уже собирался уходить от дочери. Костя в это время укладывал ребенка, читал ему книжку.

– Послушай, – шипел Анатолий Михайлович, – чтобы поставить сложный диагноз, нужно иметь такой же уровень профессионализма, как… Ну не знаю… Реактивный самолет сконструировать. Ты же понимаешь, что самолета не сделаешь! Почему ты ставишь диагнозы? Да еще ребенку! Для этого нужно десять лет учиться и потом всю жизнь работать!

– А что я должна думать? – чуть не плакала Аля. – Ребенок хрипит! Что я должна думать?!

Он только махнул рукой и тихо прикрыл за собой дверь. Убеждать было бесполезно. Дочь повторяла свою мать. Жена тоже впадала в панику при малейшем недомогании кого-то из семьи. Правда, он знал цену этой панике, потому что помнил, как она спала, когда он сидел у детской кроватки.

Решив не ждать лифта, Анатолий Михайлович спускался по лестнице от квартиры дочери, вспоминал несчастные Ленины глаза, когда она, через силу улыбаясь, провожала его в прихожей, и злился на дочь, и на себя, и даже на жену, которая уж вовсе была ни в чем не виновата. Он подумал, не поехать ли к Лене снова, но делать этого не стал. Он был виноват перед женой, и ему хотелось хоть как-то загладить вину.

Ночь он проспал, как младенец, проснулся свежим и бодрым за минуту до будильника.

Жена спала. Он, стараясь ее не разбудить, принял душ, сварил яйца, с удовольствием их съел.

День опять обещал быть жарким. Жару Анатолий Михайлович и любил, и не любил. За городом с удовольствием ходил голый по пояс, а в Москве предпочитал прохладу. На работе под кондиционером хорошо в любую погоду, а потеть на улице или в метро ему никакого удовольствия не доставляло.

«Поеду на машине», – решил Анатолий Михайлович.