— Чудак ты, солдат, — говорит Цветков. — «Из-за любовных дел...» Стал бы я из-за бабы головой рисковать! За это же расстрел. Дураком надо быть. Похож я на дурака, а?

— Да нет, на дурня не похож, — отвечает Филенко.

Я лежу, не шевелясь. С чего он начался, этот разговор, куда пойдет?

— Вот ты воюешь, — говорит Цветков, — что велят, то и делаешь. А ты подумай разок: какой толк? За что воюешь-то?

— За Советскую власть, — басит Филенко.

— А какая тебе разница, что за власть: Советская, немецкая или турецкая? Партийный, что ли?

— Комсомолец.

— Так запомни. Бросай билет, пока время есть. Чуть земля просохнет, немцы в наступление пойдут. Представляешь, сколько танков за зиму понастроили? Европа! Как двинут, так до Урала допрут. Что тогда станешь делать?

— А як все, так и я. Воювать с Гитлером до победы.

— На Урале... Ты, солдат, наивняк. Сам-то откуда?

— Винницкий.

— Женат?

— Был бы женатый, да война...

— Вот и угонят тебя, как барана, за Урал, а какой-нибудь парень потолковей будет в Виннице галушки жрать да на твоей девке женится. Тебе-то на что Урал?

— Все равно советская земля, — рассудительно отвечает Филенко.

— Опять ты свое? Советская, немецкая... Ты где работал до войны?

— В колгоспе.

— Значит, батрачил?

— Колгоспник не батрак.

— Какая разница... Ведь на других все работал, а не на себя. Да ты при немцах с твоей силенкой в два года деньжат накопил бы, хозяином стал.

— Це точно, — соглашается Филенко. — Сила в мене е.

— То-то и оно. Понимать надо, что к чему.

Филенко молчит. Наконец слышу его насмешливый басок:

— Ну, а тебе, капитан, мабуть, при нимцах буде погано, а?

Цветков отвечает в тон ему:

— За меня, солдат, не волнуйся. Умные люди любой власти нужны. — И продолжает быстро, приглушенно: — Ты пойми: так и так под Гитлером жить. Это ж сила, куда нам! Как лето придет — тут Советской власти и хана... Так что, брат, Россию не спасешь, себя надо спасать.

Цветков торопится. Еще вчера он хитрил, осторожничал. Теперь идет в открытую. Видно, решил, что терять ему больше нечего.

Молчание. Наверное, с минуту молчание. И опять голос Цветкова:

— Смотри, солдат, не прогадай. Времена нынче быстро меняются. Сегодня вот твой лейтенант мной командует, а завтра, может, я на нем верхом ездить буду.

Филенко вздыхает. Потом подозрительно спрашивает:

— Слухай, капитан, а у тебя батько хто?

— Отец? Хм... Чудак ты, солдат... Ну, просто отец, папочка...

— Я вот думаю, в кого ж ты такой гад вырос?

Молчание. Ошарашенное молчание Цветкова. А потом утерявший всякое добродушие басок Филенко:

— А если ты ще раз помянешь Советскую власть, я тебе так промеж глаз двину, шо ты потом даже Гитлеру годен не будешь.

Я лежу неподвижно, тихо улыбаюсь и ясно вижу хитрые, умные глаза Филенко.

...Утро. Возвращаемся по той же дороге. Потом сворачиваем на какую-то тропку. Хоть бы что-нибудь живое попалось навстречу! А то одни лишь голые стволы молча выходят нам навстречу, да цепляется за шинели колючий кустарник.

Постепенно погода разгуливается. Светлеет небо. И лес впереди светлеет. Мы ускоряем шаг, пробираемся сквозь мелколесье — и вновь упираемся в болото.