При виде съестного обилия закружилась у Митькова голова. Хотел он тут же потянуться к сдобному калачу, да постеснялся охранника.
— Ешьте, ешьте, — сказал Соколов. — Другой бы вам позавидовал.
Митьков насторожился. Повернулся к тюремщику:
— Как — позавидовал? Что, разве другим…
— Не полагается. Ни-ни, — покачал головой Соколов. — Это вы уж матушке своей в ноги поклонитесь. Сие никому не позволено.
— Как не позволено?
— Строжайше, — сказал Соколов.
— Вот что, любезный. — Митьков посмотрел на еду и на вещи, отломил кусок от сдобного калача, отложил в сторону шарф, остальное придвинул к тюремщику. — Возьми, раздели, как сочтешь разумным. Рылеева не забудь и Лунина. Валенки лучше б всего Фонвизину. Поддевку из заячьих шкурок — Басаргину.
— Да что вы, Михаил Фотиевич, что вы, Бог с вами! Да за такие дела…
— Как?! И этого тут нельзя?!
— Ни-ни. И думать об этом страшно.
— Любезный, — просит Митьков, — сделай такую милость. Каховского не обдели, Бестужевых…
— Нельзя, — строго сказал Соколов.
Митьков сразу как-то обмяк, осунулся. Страшный кашель сотряс его грудь.
— Нельзя! Ах, так! Нельзя!..
Он хотел сказать что-то еще, ко кашель мешал. Слова вырывались с хрипом.
Тогда поспешно, не разбирая, где провиант, где вещи, Митьков сгреб все в один мешок, сунул туда же оставленный шарф и кусок калача, бросил мешок Соколову.
— Уноси!
— Да что вы, Михаил Фотиевич! Да как же так? Ведь матушка, они старались…
— Уноси! — кричал Митьков. — Уноси! Слышишь? — И неожиданно скомандовал: — Кругом!
Соколов растерялся. Попятился к двери. Унес мешок.
Поступок Митькова произвел впечатление даже на самых суровых тюремщиков.
— Чудной, — говорили одни.
— Чахоточный, с придурью.
Однако нашлись и другие:
— Каков молодец! Не мог такой ради дурного идти на площадь. Э-эх, не помог им тогда Господь…
Правда, эти говорили негромко. Шептали из уха в ухо.
ЭТО ЕЩЕ СТРАШНЕЕ
Страшное место Алексеевский равелин. Но если ты кинул в бою товарищей, если совесть твоя в огне — это еще страшнее.
На совещании у Рылеева полковник Александр Булатов дал слово захватить Петропавловскую крепость. Подвел Булатов своих товарищей. Не явился в тот день к войскам.
И вот вместе с другими схвачен теперь Булатов. Сидит за крепкой тюремной стеной. Сырость кругом и мрак.
Не замечает Булатов сырости. Безучастен к тому, что мрак.
Холод кругом.
Не ощущает Булатов холода.
Казнит сам себя Булатов. Не может себе простить того, что предал, подвел товарищей.
Лучшие люди России: Рылеев и Пестель, братья Муравьевы, братья Бестужевы, Якушкин и Лунин, Пущин и Кюхельбекер и много-много других — не там, на свободе, а здесь.
Бесстрашные дети России, герои войны 1812 года: генералы Волконский, Орлов, Фонвизин, командиры полков и рот Артамон Муравьев, Повало-Швайковский, Давыдов, Юшиевский, Батеньков и много — много других — не там, на свободе, а здесь.
Повисла петля над всеми. Близок час расправы.
Терзает себя Булатов: это он, Булатов, за все в ответе. Из-за него, по его вине на смерть и муки пойдут товарищи.
Снятся ему кошмары. Приходит к нему Рылеев, приходят Каховский, Лунин, Якушкин, братья Бестужевы, Пестель, Сергей Муравьев — Апостол. Обступают они Булатова, на бывшего друга с укором смотрят.