– Нет, но…

– Что до остального: кому-то понравится, кому-то не понравится, кто-то с радостью съест, кто-то выплюнет, но ни один из них не в силах будет отнять у тебя полученного в процессе готовки удовольствия и отменить сам акт созидания, пусть результатом этого созидания и станут всего-навсего котлеты. Однако и они хоть в крошечной, самой мизерной степени, но всё же меняют окружающий мир.

– Котлеты меняют мир? – недоверчиво протянула я. – И как же?

– Делают голодных людей сытыми, а раздражённых – благодушными. Не так уж это мало, как может показаться на первый взгляд. Ну и чтобы слегка тебя подбодрить: мою первую запеканку признали худшим блюдом года.

– Правда?!

– Да, – нехотя подтвердила бабуля, слегка поморщившись от воспоминаний. – Это случилось на такой же, как вчера, ярмарке перед балом.

– И сколько тебе тогда было?

– Три с половиной.

– А-а-а…

– И с тех пор рецепторы Друзилы Гримсен не претерпели изменений в лучшую сторону.

– При чём здесь она?

– При том, что именно Друзила возглавляла жюри.

– Так поэтому у вас тёрки и ты никогда не посещаешь ярмарку? Из-за той запеканки шестьдесят девять лет назад?

– Из-за прекрасной недооценённой запеканки шестьдесят девять лет назад, – вскинула палец бабуля, а потом наставила его на меня: – И имей в виду, юная леди, я с тобой поделилась, потому что ты моя внучка, но это не значит, что можно рассказывать ту историю направо и налево. На свете осталось не так много людей, бывших в тот день на конкурсе.

– Остальных ты закопала в саду?

– А ты как думала!

– То-то у нас так буйно всё там растёт, – усмехнулась я и добавила с робкой улыбкой, протягивая мизинец: – Значит, переворачивать мир?

– Переворачивать, – подтвердила бабуля, цепляясь за него своим.

Мы тряхнули руками, скрепляя договор, и мои мысли тоже хорошенько встряхнулись, выстроившись в новом порядке.

– О божечки! Я знаю, куда делся отряд Варлога!

– Что?!

– Скорее, нужно спешить! – Я метнулась к двери, но тут же вернулась, бережно придерживая подол. – Помоги снять, пожалуйста, не хочу запачкать.

– Поворачивайся, – скомандовала бабуля и потянулась к застёжке.

Это был поистине миг триумфа! В грудине Морока, где некогда билось сердце, бушевал восторг, оттенённый сладостным ощущением десятикратно возросшей мощи. Да что там десятикратно – в тысячи, миллионы раз возросшей!

Даже зеркало съёжилось от ужаса пред этим сверкающим воплощением угрозы. Каждое биение крыльев сопровождалось металлическим шелестом клёпаных пластин, а сквозь щели забрала бил алый свет. Ворон взмахнул правым крылом, и оно ощетинилось железными ножами перьев, потом левым, выбросив иглы, веером воткнувшиеся в землю, и расхохотался.

Преломлённое специальным датчиком карканье превратилось в утробные раскаты.

Морок и сам бы себя испугался, если б не знал, что внутри именно он.

– Удовлетворён? – лениво спросил хозяин, подкидывая кинжал.

Морок с грохотом расправил оба крыла, включая подсветку маховых перьев, и кувыркнулся в воздухе, чего не позволял себе с тех пор, как перерос воронёнка.

Вот только чего слуга-человечишка так ухмыляется?