— Не спи, Эндер, — говорил он, — нам нужно сказать тебе кое-что важное.

— Но вы ведь уже закончили со мной, — пробубнил Эндер сквозь сон, — так оставьте меня в покое.

— Но именно за этим мы и здесь, — сказал Мазер. — Мы пытаемся тебе рассказать обо всем. Они не все за тебя. Земля сошла с ума. Они помешались. Они собираются начать новую войну. Американцы, предъявляющие претензии Варшавскому Договору, вот-вот бросятся в атаку. А Варшавский Пакт аналогичные требования предъявляет Гегемону. Еще не прошло и двадцати четырех часов с момента окончания войны с баггерами, а мир уже снова готов воевать и грозит развязать еще более жестокую войну. И всех их волнуешь ты. Все они просто жаждут тебя. Великий полководец нашей истории, они хотят, чтобы ты возглавил их армии. Американцы. И Гегемон. Все, кроме Варшавского Договора, те хотят видеть тебя мертвым.

— Это самое лучшее для меня, — сказал Эндер.

— Мы хотим увезти тебя отсюда. Вокруг Эроса полно русских матросов. Да и сам Полимарт — русский. Все это может превратиться в кровавую резню.

Эндер снова отвернулся от них. На этот раз они не протестовали. Однако, он не уснул. Он внимательно слушал продолжения разговора.

— Я боялся этого, Рекхем. Ты слишком сильно нажал на него. Некоторые из отдаленных маленьких поселений могли бы и подождать. Ты должен был дать ему отдохнуть хоть несколько дней.

— А разве ты не приложил к этому руки, Графф? Пытаясь решить, каким способом мне лучше это осуществить. Ты не знал, что может произойти, если ослабить напряжение. Никто ничего не знал. Поэтому я все сделал, как считал нужным, и это сработало, несмотря ни на что. Запомни подобную тактику, Графф. Возможно, она тебе тоже пригодиться.

— Прости.

— Я видел, что с ним творили. Полковник Лайкай сказал, что у него были все шансы окончательно сломаться, но я не верил в это. Он очень вынослив. Победы означали очень многое для него, почти все, и он побеждал.

— Не говори мне о силе и выносливости. Ребенку всего одиннадцать. Дай ему отдохнуть, Рекхем. Атмосфера еще не так сильно накалена. Мы выставим дополнительную охрану с наружной стороны дверей.

— А заодно возле некоторых других дверей, чтобы все думали, что он именно там.

— Хорошо.

Они вышли. Эндер снова уснул.

Время шло, не касаясь Эндера. Лишь часовой бой изредка вторгался в его сон. Однажды он проснулся от того, что что-то пережало его руку, затем что-то надавило на нее, и руку пронзила острая боль. Он осторожно высвободил другую руку и потрогал ноющее место. В его вене торчала игла. Он хотел выдернуть ее. Но игла была хорошо зафиксирована и не поддавалась, а он слишком ослаб. Другой раз он проснулся в полной темноте. Вокруг него суетились и тихо переговаривались люди. В его ушах стоял какой-то звон. Он и разбудил его; он плохо помнил, что это был за звон.

— Включите свет, — произнес чей-то голос.

В следующее мгновение он услышал, что кто-то плачет возле него.

Возможно все это произошло в один день, а возможно и через неделю. Его сон был беспокойным и тяжелым. Он мог спать месяцы, годы. Казалось, во сне он проживет свою жизнь заново. Он вновь играл в «Напиток Гиганта»; снова шел мимо детей-волков, кровожадных убийц, скрывающихся под детскими масками; слышал голос, доносящийся сквозь шуршание листвы, «ты должен убить детей, чтобы достичь Конца Света». Он уже устал повторять, что совсем не хочет никого убивать. Никто даже не спрашивает, хочу ли я убивать? Но лес лишь смеялся над ним. А когда он спрыгивал с утеса в Стране Конца Света, зачастую его ловило не облако, а истребитель. Он относил его на самую ключевую позицию на орбите планеты баггеров. И он вновь и вновь наблюдал смертоносный взрыв планеты и цепную реакцию, порожденную Маленьким Доктором. Перспектива обзора все приближалась и приближалась. Вот он уже мог видеть, как лопаются тела отдельных баггеров. Они раскалываются на мелкие частички и оседают ворохом блестящей пыли. А пыль все кружит и кружит у него перед глазами. Он видит королеву, окруженную детьми; только королева — это его мать, а дети — это Валентина и его друзья по Школе Баталий. Один из них с лицом Бонзо. Он лежал, неподвижно распростершись на земле, из носа и глаз сочилась алая кровь, а губы шептали: «Ты умрешь без чести и славы». Сон всегда обрывался на зеркале или на ровной глади воды, или глянцевой обшивке корабля — на любой поверхности, способной отразить его собственное лицо. Сначала он всегда видел отражение Питера. Тот хищно улыбался окровавленным ртом, из уголка которого торчал хвост змеи. Но спустя некоторое время он уже видел свое собственное лицо, оно было старым и печальным, с суровыми опустошенными глазами, повидавшими не один миллион убийств. Но он знал, что это его глаза, и был даже доволен, что у него именно такие глаза.