Не знаю, как долго я спал, но вдруг мгновенно проснулся, сна как не бывало. У входа в пещеру слышались голоса людей и конское ржание.

Этого было довольно, чтобы дикий страх снова охватил меня. Кто знает, может, люди у входа в пещеру пострашнее волков?

— Загони лошадей в пещеру, тогда нам здесь будет посвободнее, — сказал чей-то голос, и тут же ко мне в пещеру притопали две лошади.

Заметив Фьялара, они заржали, Фьялар им ответил, но потом все три лошади смолкли, видно, подружились в темноте. Видно, ни один из людей на полянке не расслышал ржанья чужой лошади, потому что они продолжали спокойно разговаривать.

Зачем они сюда приехали? Что это за люди? Что им надо здесь ночью, в горах? Это мне было необходимо узнать. От страха у меня стучали зубы, и мне хотелось оказаться за тысячу миль отсюда. Но я находился здесь, и рядом со мной были люди, которые могли оказаться друзьями с таким же успехом, как и врагами, и я должен был это узнать во что бы то ни стало. Я лёг на живот и пополз на звуки их голосов. В открытый проём пещеры светила луна, и полоска лунного света падала как раз в моё убежище, но я держался в темноте и медленно-медленно подползал ужом всё ближе к говорившим.

Они сидели на залитой светом полянке и разводили огонь. Их было двое, оба с грубыми лицами. На головах у них были надеты чёрные шлемы. Я впервые увидел лазутчиков и солдат Тенгиля, но сразу же догадался, что это были они! Я знал, что эти двое — из шайки жестоких людей Тенгиля, решивших погубить зелёные долины Нангиялы. И к ним в руки я попасться не хотел, уж пусть бы лучше меня задрал волк! Они говорили тихо, но я подполз к ним в темноте так близко, что слышал каждое слово. Видно, они на кого-то злились, потому что один из них сказал:

— Я отрежу ему уши, если он и на этот раз не явится вовремя.

А другой ответил:

— Да, надо проучить его. Из-за него мы должны здесь сидеть одну ночь за другой, а какой от него, по правде говоря, толк? Подстреливать почтовых голубей, конечно, дело хорошее, но Тенгиль требует большего. Он хочет засадить Софию в пещеру Катлы, а если этот дурень нам не поможет, я ему не завидую!

Тут я понял, о ком они говорили и кого ждали. Речь шла о Хуберте!

«Успокойтесь, — подумал я. — Погодите лишь, пока он сдерёт с волка шкуру. А потом он явится, уж поверьте мне! Он покажется на тропе, этот человек, который должен поймать для вас Софию!»

Я весь горел от стыда. Мне было стыдно, что у нас в Долине Вишен есть предатель. И всё же я хотел увидеть его, когда он появится, ведь теперь у меня наконец будет доказательство. Одно дело подозревать, другое — знать наверняка, чтобы я мог сказать Софии: «Хуберт — предатель, ты должна избавиться от него! А не то придёт конец и тебе, и всей Долине Вишен!»

Как жутко ждать, когда ждёшь чего-то страшного! Предатель — это что-то страшное, я весь сжимался, думая об этом, лёжа в темноте. Я даже почти перестал бояться людей у костра, думая о самом ужасном, о том, что скоро увижу, как предатель выедет на лошади по тропе из-за скалы. Мне было жутко, но я всматривался до боли в глазах туда, где он должен был показаться.