– Знаю… Неоднократно.

– Я предала… Костю Воронова.

– Возможно.

– Я предала себя… ученого в себе.

– Ты никогда и не была ученым.

Лидка оскорбилась:

– Но идея-то… об отборе… она же моя?

Беликов печально улыбнулся:

– Эх, Лида… Знаешь, сколько у меня было подобных идей? Разговоры с дальфинами, космическая съемка океанов, да мало ли… Но я мечтатель, а не ученый. И еще талантливый врун.

Музыканты из «Лидии» наелись и напились. Влезли на эстраду, лениво взялись за инструменты – в зале возникло веселое оживление.

– Я тюбик, – сказала Лидка. – Тюбик с пастой. Я сама себя выдавила. Теперь я просто жестяная оболочка. С красивой крышечкой.

Беликов обнял ее за плечи.

– Но ты ведь не жалеешь? Ты себя растратила ради Андрюшки, разве он этого не стоит?

«Лидия» ударила по струнам. В противоположном углу спортзала под неубранным баскетбольным кольцом сразу же возникла стихийная танцплощадка.

– Потанцуем? – спросил Беликов.

Лидка покачала тяжелой головой. Ей вдруг захотелось спать. Уехать на необитаемый остров – и никогда не просыпаться. Отдохнуть наконец.

– Лида, может, выйдем на воздух?

Она отрицательно покачала головой.

Музыканты оборвали едва начатую залихватскую мелодию. Некоторое время был слышен только звон бокалов и ропот публики, а потом вдруг зазвучал вальс, смутно знакомый Лидке, старый, немножко сентиментальный.

– Мама? – В следующую секунду рядом обнаружился Андрей. Новый пиджак был распахнут, узел тонкого модного галстука чуть ослаблен, рубашка поражала неестественной белизной – а может, так показалось воспаленным Лидкиным глазам.

– Мамочка, это я заказал ребятам вальс…

– Андрюша… – сказала она беспомощно.

– Погоди, мама, я хочу пригласить тебя на танец!

– Андрюша, я…

Беликов выпустил ее руку и чуть-чуть подтолкнул. …Под их каблуками потрескивали, сминаясь, цветные спирали серпантина. Налипали на подметки кружочки конфетти; кажется, кроме них никто не танцевал. Все стояли и смотрели, их лица были подернуты дымкой, вроде как сигаретным дымом, хотя никто в зале не курил.

Одна рука Андрея лежала у Лидки на талии, другая поддерживала ее руку; прикосновение было уверенным и теплым, и Лидка вдруг успокоилась.

Страшно и весело.

Андрей вел ее не по кругу – по какой-то замысловатой спирали, за его спиной мелькали размазанные пятна света, пахло вином и летом, и еще почему-то ливнем, паркетным лаком, свежим огурцом. Лидкина голова кружилась, но кружилась приятно и упорядочение, в такт причудливому вальсу.

Сын принадлежал ей. Только ей. Нет на свете ни апокалипсисов, ни смерти, ни девочек Саш.

И тогда Лидка поняла, что ее путь пройден до конца, что она исполнила свой долг, что она счастлива.

День прошел обыкновенно. Лидка дважды поругалась – первый раз в хранилище матценностей, куда не хотели принимать дополнительные документы по ее проекту: «Ваш лимит давно вышел, у нас все переполнено, и зачем вам хранилище, если вы в „условленном“ списке!»

Второй раз – в очереди за хлебом. В последнее время в городе случались серьезные перебои с поставками, и Лидкино намерение взять две булки вместо одной вызвало бурный протест в очереди.