И, наконец, явившись лично в «Институт» по адресу: «7 rue de ponfoise» в Париже я наткнулась на закрытые на код двери жилого дома, где я не увидела ни вывески, ни хотя бы маленькой таблички с названием «Институт Андрея Тарковского».
Не буду делать личных выводов, так как любой человек может зарегистрироваться как представитель того или иного культурного центра, назвать его «Институтом», «Домом», «Дачей» и т. п.
В любом случае обещаю Вам попытаться еще раз встретиться с г-ном Де Брандес и если буду иметь какие-то новости обязательно сообщу…
Мме. Francois Liouba
27, rue Maurice Berteaux.
Понятно, что встреча г-жи Люба́ с Де Брандес так и не произошла.
К тому моменту издательство стало валить всю эту историю на Ларису, так как она получала деньги, то есть она должна была бы мне их возвращать. Но Ларису не удавалось отыскать. Был указан ее адрес в Париже, по которому мой адвокат сделала запрос. 23 rue Jean COLLY 75013 Paris — оказался адресом ее дочери Ольги Кизиловой, что удалось выяснить только через официальный запрос моего адвоката во французскую префектуру, извещавшую, что м-м Тарковская там не числится. Что за семейка! Бог ты мой! Вранье на вранье, в которое втягиваются все…
В знак доказательства необоснованности моих претензий на книжку Лариса прислала еще копии пяти страниц из дневника Андрея Арсеньевича, за которые я ее уже благодарила выше и уже кое-что цитировала. Вот остальные записи.
10-го ноября 1984 года, находясь в Стокгольме, то есть после того, как мы уже повидались с Ларисой последний раз в Тоскане, а книга была мною полностью завершена, Андрей писал:
«Не успеваю переписывать книгу для Кристины. Ольга наваляла кое-как кое-что: просто переписала на бумагу кое-что, что я ей наговорил на магнитофон просто, как материал. Это халтура прямо-таки чистой воды.
Мне совершенно ясно, что в Москве папа писал все ее работы. Иначе это необъяснимо».
Поразительно, но я снова получила доказательство, что Лариса могла внушить ему все что угодно настолько, что он сам практически уже ничего не понимал. Так я думаю. Потому что, откуда могла возникнуть идея, что в Москве далеко не совершенный текст большой книги писал мой отец? И какая наглость предполагать, что ему больше нечего было делать, как работать на Тарковского как бы в семейном подряде.
Впрочем все это не случайно: отец мой снова возникнет на суде в показаниях Ларисиных свидетелей в том же курьезном контексте.
Но, возвращаясь к записи Тарковского: правка, которую он делает и о которой мы уже говорили, кажется ему чем-то чрезмерным. И что он имеет в виду, полагая текст (последней главы и заключения) только обработанной записью пленки. А что же он еще хотел? И что он внес нового, получив этот текст? Буквально ничего. Это просто поразительно, откуда такие претензии и почему такая аберрация зрения?
Запись без даты, может быть 16 марта 1986 года:
«Работал с Кристиной над последней главой книги для немецкого второго издания. Надо выпустить книгу к….»
Запись оборвана. Но ясно, что речь идет о главе, посвященной «Жертвоприношению», которая обозначена в «Русской мысли», как «последняя глава, законченная за неделю до смерти», которую он делал уже после нашего разрыва, значит все-таки с Бер-тончини и за много месяцев до смерти. Значит я правильно догадалась о причине моего соавторства, указанного в итальянском издании. Бертончини, как и Шарль де Брандес, сами-то не отказывались получать деньги за свою работу?