– Если мы остановимся, мы замерзнем до смерти, – отрезал я. – Надо идти.

И мы снова двинулись вперед. Должно быть, отчаяние придало нам сил, потому что взбираться ночью по крутой горе было чистым безумием. И хотя мы все до невозможности устали и продрогли, никто не жаловался.

– Как ваша рука, Арман? – спросила Амалия через несколько десятков шагов (на преодоление которых ушло четверть часа, не меньше). – Не болит?

Когда люк над нами захлопнулся, я попытался по стене добраться до него, но свалился и сильно поранил руку. По правде говоря, я давно про нее забыл, но теперь, когда Амалия спросила, машинально взглянул на свою рану. Луна ярко светила в небе, и все же мне показалось, что что-то не так. Я поднес руку к глазам и всмотрелся. Нет, такого просто не могло быть! Моя рана исчезла! Ни ссадины, ни крови, ни содранной кожи – ничего. Я потрогал руку – она совершенно не болела. Смятение начало охватывать меня, но тут я сообразил, что, наверное, перепутал руку. Да, наверное, я ушиб вовсе не левую, а правую руку, хотя мне казалось, что после падения болела именно левая. Для очистки совести я осмотрел и правую руку и ничего, абсолютно ничего на ней не обнаружил. Так что же, мне все привиделось? Я же отлично помнил, как по коже текла кровь и как мне было больно, хотя я старался не показывать виду. Внимательно рассмотрев левый рукав, я и впрямь обнаружил на нем следы крови, но на самой руке ничего не было, тут уж нельзя было ошибиться. Но не могла же рана затянуться за несколько часов! И даже если бы затянулась, наверняка остались бы какие-нибудь следы! Мой разум оказался в тупике, из которого я не видел решительно никакого выхода. Уж не схожу ли я с ума, в самом деле?

– Арман, – окликнула меня Амалия, – что вы молчите? С вами все в порядке?

Мой голос плохо повиновался мне, и все же я ответил:

– Да. Хотя совсем в порядке я буду только тогда, когда мы доберемся до замка.

– Это вы верно сказали, – вздохнул актер.

Пошел снег, луна ушла за облака, но, по счастью, Иссервиль был уже близко. Я видел, как горят желтым светом его окна. Первым добравшись до дверей, я что было силы замолотил в них кулаком.

– Кто там? – послышался изнутри дрожащий голос дворецкого.

– Антуан, открывай скорее! – закричала Амалия. – Это мы!

Замерзшие, измученные, едва живые, мы ввалились в холл, и нас тотчас же окружили люди. Служанки плакали от радости, бледный Гийом схватил Люсьена в охапку и молча прижал его к себе.

– Господи, как же вы нас напугали! – повторял Ланглуа. – Как же вы могли уйти и не предупредить нас?

– Альбер не появлялся? – нетерпеливо спросила Амалия, сбрасывая пальто.

Учитель математики посерьезнел.

– Нет, сударыня.

– Ясно. – Амалия нахмурилась. – А ваша мать, Гийом? Что с ней?

– По-прежнему без сознания, – ответил молодой человек. – Но где же вы пропадали?

– В подземном лабиринте, который построили тамплиеры, – ответил за Амалию Люсьен.

Матильда взглянула на него и укоризненно покачала головой.

– Люсьен! Как не стыдно!

– Но я говорю правду! – возмутился мальчик. – Спросите у Армана, спросите у кого хотите! Я швырял снежки и случайно открыл вход. А потом он закрылся!