— Потом меня не устраивает, — выпалила я.

— Надо учиться терпению. Знаю, это нелегко…

— Просто нет времени ждать! Мы должны увидеться до пятнадцатого!

— Перестань глупить. Вам по пятнадцать лет. У вас вся жизнь впереди.

— Да нет же! Вы ничего не понимаете!

— Тогда расскажи, как оно на самом деле.

Выбора не было, и я рассказала. Про числа, как рассказала Жуку в тот день, когда «Лондонский глаз» взлетел на воздух.

Пока я рассказывала, Карен было явно не по себе, она мяла в пальцах фольгу — обертки от пищи, а когда я закончила, она рассмеялась, нервно и пронзительно.

— Да ладно, Джем. Ты действительно в это веришь?

— Дело не в том, верю я или нет. Просто все так и есть.

Она фыркнула и посмотрела на свои пальцы, беспокойно тискавшие и складывавшие кусок фольги.

— Все это выдумки, Джем. В жизни такого не бывает.

— Бывает, Карен. Я с этим живу уже пятнадцать лет.

— Джем, у всех случаются трудные моменты. Я знаю, как тебе досталось. У тебя в жизни было слишком много несчастий, слишком много перемен. Я все это знала, когда согласилась взять тебя к себе. Так бывает, когда человек запутался, он пытается отыскать в сложившейся ситуации какой-то свой смысл, чтобы хоть как-то с ней справиться…

Так она ничего и не поняла.

— Я это не придумала! Вы что, считаете, мне самой нравится так жить?

— Ну ладно, успокойся. В любом случае ты это придумала не нарочно. Я другое хочу сказать: иногда наш мозг играет с нами вот в такие игры.

— Так мне нужно в психушку?

— Нет, тебе нужен нормальный, надежный дом. Ничего с тобой такого, что нельзя вылечить — стабильностью, тем более любовью. Словом, теми вещами, которые я и пытаюсь тебе дать.

Она робко подняла на меня глаза. Уже привыкла, что вот такие вот слова я обычно швыряю ей обратно.

Но дело в том, что хотя я разве что не орала от злости и беспомощности, я прекрасно ловила ход ее мысли. Если бы мне кто рассказал вот такую историю, я бы решила, что человек нагло заливает, ну или у него крыша поехала. Фиг бы я поверила. Мир Карен был четко расписан по строгим правилам. Ее ноги тридцать восьмого размера крепко стояли на земле. Понятное дело, ей мой рассказ показался бредом. И вот теперь она смотрит на меня и ждет удара под дых, какой получила бы несколько недель назад, — только какой смысл в этом ударе?

— Знаю, что пытаетесь, Карен, — сказала я. — Знаю.

Она сжала губы — сдержанная полуулыбка, в которой были благодарность и понимание того, каких усилий стоили мне эти слова.

— Хочешь еще чая, моя хорошая?

Я кивнула.

— Да. Пойду пройдусь, пока чайник закипит.

— Давай.

Я встала и вернулась в церковный зал, меня снова поразили его огромные размеры, все это пространство вокруг. На полу повсюду лежали камни, на которых были вырезаны какие-то надписи. На одном из них я стояла: памятник какому-то мужику, который помер двести тридцать лет назад. Стены тоже были как лоскутное одеяло: слова, написанные сотни лет назад, имена людей, про которых никто давно не помнит. Меня окружали мертвые кости и призраки.

Я пошаталась по церкви, время от времени останавливаясь и читая надписи. Вроде как должна была накатить жуть. Не накатила. Мне даже понравилось: здесь числа представали со всей честностью. Камни сообщали голые факты: дата рождения, дата смерти. Так что числа были в порядке, а вот от слов становилось не по себе: скончался, почил в мире, вернулся к Создателю, отошел в лучший мир. Перед последней надписью я остановилась. Что это — слабая надежда, вера или даже уверенность? Если бы мне поручили делать эту надпись, я бы выкинула три последних слова. Оставила бы просто «Отошел».