Я перевернулся на спину и, переплетя пальцы, положил руки под голову.

– Участие в ограбление шло вразрез со всеми его принципами, но тогда мне уже исполнился двадцать один год, я пахал на двух работах, а он лежал в хосписе. Цирроз печени. Я знал, что у него мало времени, и хотел дать ему лучшую жизнь. Свозить его в какое-нибудь красивое место, пока он не умер. Может быть, на теплый пляж, где он смог бы посидеть на песке и, куря трубку, подставить лицо солнцу.

– Но этого не произошло, – мягко проговорила Зельда.

– Нет. Меня поймали. Дедушка умер через три дня после того, как начался мой тюремный срок. Медсестры из хосписа говорили, что ясный ум покинул его раньше. Он не знал, что я совершил. Не знал, что я пытался взять чужое и что из-за этого погиб человек. Он ничего этого не знал.

Я повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на Зельду.

– Только по этой причине я до сих пор могу вставать с кровати по утрам.

Я представил, что моя история зависла в воздухе между нами в виде облачка с напечатанными словами, которые Зельда могла прочесть, а я не мог взять обратно.

– Твой дедушка очень хорошо тебя воспитал, Бекетт.

– Он сделал все, что было в его силах, но я все испортил. Я совершил огромную, кошмарную ошибку. После такого непросто оправиться.

– И ты сделал бы что угодно, чтобы изменить прошлое.

– Да, – согласился я. – Что угодно. Я бы пришел в агентство «Проект “Бабочка”».

– Я тоже, – сказала Зельда. – Я сделала бы даже больше, чем что угодно.

Я повернулся боком, чтобы видеть ее лицо. Я был готов слушать, если она захочет говорить дальше, или молчать, если она решит, что пора засыпать. Она заговорила. Из гнезда, в которое она превратила одеяло, донесся ее голос, полный глубокой, вязкой боли. Слова выходили наружу из какого-то потаенного, одинокого уголка ее души. Они были проржавевшими от того, что так долго без надобности лежали на дне этого мрачного колодца. Внезапно даже сумрак, стоявший в нашей квартире, показался мне не таким темным.

– Мою сестру похитили, – сказала Зельда. – Ей было девять. Мне – четырнадцать. Это произошло на моих глазах.

Во мне напряглись все мышцы до единой.

– На твоих глазах?..

– Да. Я все видела, но не смогла этому помешать. Я пыталась. Я бежала так быстро, как только могла, но фургон ехал быстрее. Я кричала так громко…

Она осеклась, и я зажмурился в темноте, пытаясь прогнать из головы образ маленькой девочки с развевающимися черными волосами, бегущей вслед за сокровищем, которое ей было уже не догнать.

– Господи, Зельда…

– Но я… всех подвела. Я подвела сестру. Подвела маму с папой.

Она судорожно вдохнула.

– Вот почему у меня случаются панические атаки в кафе, когда мне задают вопросы о семье. Я не приезжаю домой, потому что там у меня начинаются истерики, да я и не хочу туда ехать. Чувство вины сжигает меня изнутри, как пожар.

– Они же не винят тебя в том, что случилось?

– Нет, – ответила она. – Но это и не нужно. Я знаю, что произошло. Я там была.

Я вдруг понял, что, сам того не замечая, сжал руки в кулаки.

– Этого человека поймали? Я имею в виду…