Я приподнял руки.
– Я с тобой полностью согласен. Я просто спрашиваю – во благо твоей истории, – где конфликт?
Зельда насупила брови, и я подумал, что иду по тонкому льду. Критиковать чье-то творчество – опасное занятие, даже если делаешь это с самыми благими намерениями. Когда она заговорила, в ее голосе звенело напряжение, и я понял, что был прав.
– В ее жизни куча конфликтов, – сказала она. – Вся ее жизнь – один большой конфликт. Ее терзает чувство вины. Она ведь допустила, что ее ребенок…
Зельда покачала головой и сжала маленькие ладони в кулаки.
– Ее дочку убили. А она не смогла это предотвратить. Она живет с этим каждый день и испытывает облегчение, только когда убивает тех, кто пытается предать этой бесконечной боли других матерей. Другие семьи. Других сестер…
На этом слове ее голос дрогнул.
Господи, что здесь происходит?
Я осторожно поставил пиво на столик.
– Зельда…
– Вот он твой конфликт, – произнесла она дрожащим голосом и захлопнула портфолио.
Она сморгнула слезы за стеклами очков, но я успел их заметить.
– Тебе сейчас не нужна ванная? Я приму душ, чтобы не нужно было… Чтобы утром мы… не мешали друг другу.
– Послушай, прости, если я…
– Ты ничего не сделал. Все хорошо.
Она хлопнула дверью в ванную, прежде чем я успел извиниться за то, что полез к ней с вопросами. Ее графический роман явно был не просто приключенческим экшеном, как она его описала. Она отреагировала так не потому, что хотела защититься от критики. Дело было совсем в другом.
Из ванной послышался шум воды. Я опоздал.
«Здесь есть душа, – думал я, перебирая пальцами страницы ее работы. – Просто она погребена под тяжестью невыносимой боли».
Бах!
Я выключил свет и залез в постель. Зельда лежала на чертовом надувном матрасе, который я уже ненавидел. Мы обменялись сухими пожеланиями спокойной ночи и погрузились в гнетущую тишину. Время тянулось, а сон все не шел. У меня было ощущение, что мы оказались в неравном положении. Что, если я не скажу что-нибудь, следующие два дня мы оба будем чувствовать себя так, словно она ходит по дому голой, в то время как я полностью одет.
Со стороны матраса послышалось беспокойное шуршание, и я решил рискнуть.
– Зельда, – сказал я в темноту. – Ты не спишь?
– Нет, – ответила она. – Не получается заснуть.
– Это все я виноват.
– Нет, ты что. Прости, что так слетела с катушек. Я ценю то, что ты пытался помочь, просто мой роман…
Она вздохнула.
– Я не знаю, как его исправить, потому что сейчас он именно такой, каким должен быть.
– Я понимаю. Мне нравится твоя история, Зельда.
– Правда?
– Да. И мне понравились твои слова про то, что будущее станет светлее, если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом. Это и моя история тоже. Именно поэтому я и согласился участвовать в ограблении, за которое сел в тюрьму на два года.
– Что ты имеешь в виду?
Даже в темноте и на расстоянии, разделявшем наши кровати, я видел, как блестят ее большие глаза.
– Дедушка взял меня к себе, когда мне было восемь лет. Моя мама-наркоманка и отец-алкоголик бросили меня, поэтому дедушка начал обо мне заботиться. Он делал все, что мог, следил, чтобы я ходил в школу. У него не было ни денег, ни хорошей работы, но зато была внутренняя целостность. Это единственное, что он мог оставить мне в наследство, а я его подвел.