Он уронил руки и мягко, как упавшее с вешалки пальто, повалился на утоптанный земляной пол.

Я сделал шаг назад и, достав сигареты закурил. При этом я не сводил с него глаз и ждал, что он шевельнется, чтобы добить. Но этого делать не пришлось. Он лежал неподвижно, как вещь, а на его брюках спереди появилось быстро увеличивавшееся мокрое пятно.

Я его убил.

Убил совершенно хладнокровно, следуя плану, который составил для себя еще вчера вечером. Я не сказал о своих намерениях никому, даже Косте, и он сейчас ждал того, что мы с Марафетом выйдем из сарая под ручку, беседуя о погоде и прочих приятных вещах, как и следует двум договорившимся уважаемым людям.

Прости меня, Костя, но - хрен тебе.

С некоторых пор мое отношение к тем, кто берет людей в заложники, резко изменилось, и ни один террорист, попавший ко мне в руки, не мог рассчитывать на благополучное продолжение своей жизни. Я приговорил их всех еще тогда, на Исаакиевской площади, когда посланник Надир-шаха Ахмад показывал мне фильм, который должен был устрашить меня и сделать сговорчивым и послушным.

Марафет лежал на боку, и я толкнул его тело ногой. Он перевалился на спину, и я увидел, что к его широко раскрытым неподвижным глазам прилип какой-то мусор с пола. Ну что же, значит - он точно мертвый, подумал я, повернулся и пошел к двери. Предстоял наиболее ответственный момент операции, но я ни секунды не сомневался в том, что все пройдет как надо.

Выйдя на улицу, я остановился и прищурился.

Когда глаза привыкли к яркому дневному свету, я, не торопясь и засунув руки в брюки, пошел в сторону сгрудившихся вокруг своих машин марафетовских братков, которые даже не подозревали, что их повелитель уже лежит на земле мертвый.

Подойдя к ним, я остановился и, оглядев ничего не понимающих бандитов, сказал:

- Прошу внимания. Во-первых, если кто-то решит стрелять, пусть сперва сосчитает хотя бы до пяти. Ситуация такова, что поспешные импульсивные действия могут повредить всем.

Они смотрели на меня и молчали.

- Марафет мертв. Я только что убил его голыми руками. Все честно.

Они зашевелились и загалдели, глядя то на меня, то друг на друга, но ни один из множества стволов, которые они держали в руках, не направился в мою сторону.

- Тихо! - Я поднял руку, как на митинге. Братва заткнулась.

- Теперь тот из вас, кто хочет заниматься делами и дальше, будет со мной. Те, кому это не подходит, могут уйти и даже унести с собой свое оружие. Преследования не будет.

Я замолчал и, строго оглядев стоящую передо мной небольшую толпу братков, завершил свою речь:

- Со всеми вопросами к моему помощнику. Обернувшись, я жестом подозвал Костю, и он, держа в руке «магнум», подошел ко мне.

- Ствол можешь убрать, - сказал я ему так, чтобы мои слова услышали все.

Он засунул пистолет в кобуру и, улыбнувшись браткам, сказал:

- Это и к вам относится, между прочим. Оружие постепенно исчезло, и Костя, продолжая дружелюбно улыбаться, спросил:

- Бригадир-то кто?

Из толпы выбрался рослый широкий парень со сломанным носом и, хмуро глядя на Костю, сказал:

- Ну я бригадир…