– Она?

Анкетные данные Соловьеву не понадобились: в левом углу формуляра была приклеена фотография. Она была небольшой, но для полной ясности большей не требовалось.

– Нет.

Соловьев не опускал рук. Он обращался во все – даже самые невероятные – учреждения. Случалось, справку ему давали по телефону, иногда требовали приехать. Нередко предлагали не морочить голову и клали трубку. В таких случаях Соловьев просил. Настаивал. Несколько раз покупал конфеты сотрудницам ректоратов. Одна из сотрудниц в шутку спросила у Соловьева, в какой мере она могла бы ему Лизу заменить. Ему казалось, что список вузов не кончится никогда.

Спустя еще две недели студентка Елизавета Ларионова отыскалась в Институте физической культуры им. П. Ф. Лесгафта. Услышав об этом по телефону, Соловьев поймал такси и поехал в институт. Думать о Лизиной связи со спортом у него просто не было времени.

В ректорате его встретила пожилая широкоплечая женщина, очевидно, бывшая спортсменка. Смерив Соловьева взглядом, она спросила о его росте.

– Метр семьдесят девять, – ответил Соловьев.

За время поисков Лизы он отвык удивляться.

– Рост нашей Елизаветы – два метра четыре сантиметра, – сказала женщина. Помолчав, она добавила: – Значит, вы не спортсмен?

По ее лицу Соловьев понял, что она не смеется.

– Я – историк. Два метра четыре сантиметра – это рост Петра Первого. У Елизаветы большое будущее.

– Хорошая девочка. Член сборной команды города по баскетболу.

Она поправила лампу на столе. Ее лицо было по-прежнему серьезно.

В самом конце октября пришло уведомление на заказное письмо из Москвы. Вернувшись из библиотеки, Соловьев обнаружил его в своем почтовом ящике. Для получения письма он приглашался с паспортом на почту. Закрывая ящик, Соловьев подумал, что такая торжественность сама по себе уже кое-что значит, что отправлять заказным письмом отрицательный ответ не было никакого смысла.

Он был у почты за десять минут до ее открытия. Сердце получателя билось как никогда прежде. Расписавшись за письмо, он разорвал конверт прямо у окошка и принялся читать. Подписано оно было проректором по общим вопросам (фамилия была женской) и сообщало, что в МГУ действительно учится Ларионова Елизавета Филипповна. Вслед за этим, однако, высказывалось предположение – здесь тон письма становился менее формальным, – что это не та Елизавета, которую искал петербургский историк. Елизавете московской было 39 лет, и получала она второе образование. В конце письма женщина-проректор желала Соловьеву успехов в поисках и выражала надежду, что свою Елизавету он непременно найдет. Судя по проставленной дате, это пожелание было высказано ровно месяц назад.

Соловьев вышел было на улицу, но затем вернулся и потребовал заведующего почтой. Когда тот появился, Соловьев молча показал ему на штемпель отправки. Из кармана рабочего халата заведующий достал очки и внимательно изучил штемпель.

– Месяц, – сказал заведующий. – Бывает и дольше. Бывает, вообще не доходит.

Соловьев смотрел поверх заведующего и чувствовал кипение своей ненависти. Ненависти и отчаяния. Стрелка настенных часов водила их по кругу.