Сквозь сон я услышал, как началось полноценное рабочее утро, когда пришли машины и в них стали загружать столы и сейфы. Наши с Сережей диваны никто трогать не собирался, потому что они были собственностью медицинского центра и сдавались в аренду вместе с помещением. Нас никто не будил, и никто даже не разговаривал громко, проходя мимо. Но у меня всегда было так: чем тише говорят неподалеку, тем больше я во сне напрягаю слух, следовательно, не сплю. Отлеживание боков полноценным отдыхом тоже назвать сложно, поэтому я практически с наступлением рабочего утра уже не спал. Наверное, точно так же неуютно чувствовал себя и Сережа. По крайней мере, как только я сел на диване, он тоже сел и потянулся.
– Лучше бы совсем не ложиться…
В этом я был с ним согласен. Когда не спишь вообще, сохраняешь боевой настрой. Конечно, внимательность слегка теряется, но ее можно вернуть усилием воли, точно так же, как и быстроту реакции. А после неполноценного сна чувствуешь в теле только вялость. Но приходить в форму было необходимо, и потому мы со старшим лейтенантом, умывшись, вышли на улицу, где включились в погрузку. Там словно бы только нас и ждали, чтобы начать работать интенсивнее…
Впрочем, скучная повседневность с хозяйственными заботами отвлекла нас ненадолго. Мы со старшим лейтенантом даже не успели полностью осмотреть новое помещение, хотя познакомились со своими рабочими местами и узнали, что генерал получил пусть маленький, но отдельный кабинет рядом с туалетом. Лукьянову это очень не понравилось, но другие кабинеты были слишком велики, на его взгляд, для одного человека. А проводить совещания Николай Васильевич предпочитал в общих комнатах.
Прорисовывалась важная черта характера моего нового командира, который, в отличие от большинства людей, носящих генеральские погоны, никак не связывал это звание с наличием просторного кабинета и предпочитал переносить собственные неудобства ради более качественного выполнения общего дела. Под таким командованием служить было можно, и я не раскаивался в том, что согласился на эту службу – тем более что выбор у меня богатством не отличался. В худшем случае я мог бы претендовать на роль охранника в каком-нибудь ночном заведении, да и то существовала вероятность непрохождения медицинской комиссии для работы в охране; следовательно, работать я мог только нелегально.
Вот в этот свой маленький кабинет генерал и пригласил нас с Сережей, позвонив старшему лейтенанту на мобильник. Там, в кабинете, сидя на подоконнике полуподвального окна, почти не пропускающего свет, нас уже ждал Магомедов. Капитан был уже в полной форме и побрит, из чего я сделал вывод, что Магомед ночевал дома, если можно назвать кратковременную поездку домой ночевкой. Но, кажется, генерал говорил, что капитан живет рядом с медицинским центром и может позволить себе ходить на службу пешком. Кроме того, Магомед Магомедов смирился с мыслью, что уже не сможет играть роль Магомеда Абдуллаева. Но нам свои роли играть придется все равно, иначе мы не сможем не только выйти на Дибара Гайдарова, но и добыть доказательства его виновности. В этом случае при ликвидации банды мы сами автоматически становимся разыскиваемыми преступниками. Честно говоря, меня и такая перспектива не особенно пугала, потому что розыск на меня объявлять можно было уже многократно после нескольких естественных попыток защитить собственную жизнь и свою дорогостоящую голову. При этом любые мои превентивные меры вполне могут восприниматься следственными органами как неоправданная агрессия, основанная, как модно сейчас заявлять во всех властных структурах, на национальной неприязни. Но, вот честное слово, никакой неприязни, скажем, к капитану Магомедову, яркому представителю своего народа, я не испытываю. А вот к бывшему подполковнику спецназа внутренних войск Дибару Гайдарову я не смогу заставить себя испытывать симпатию даже под многотомным давлением суда.